И этим проворством приученных рук, Которым смешил он в провинции девочек, Рассказал невозможную тысячу мук, Истерзавшую сердце у неуча.
Точно так же и я… мне до рези в желудке противноПисать, что кружится земля и поет, как комар.Нет, уж лучше перед вами шариком сердца наивно Будет молиться влюбленный фигляр.
Принцип звука минус образ
Влюбится чиновник, изгрызанный молью входящих и старый,В какую-нибудь молоденькую худощавую дряньИ натвердит ей, бренча гитарой,Слова простые и запыленные, как герань.
Влюбится профессор, в очках, плешеватый,Отвыкший от жизни, от сердец, от стихов,И любовь в старинном переплете цитатыПоднесет растерявшейся с букетом цветов.
Влюбится поэт и хвастает: «ВыгранюВаше имя солнцами по лазури я!»Ну, а если все слова любви заиграныБудто вальс «На сопках Манчжурии»?!
Хочется придумать для любви не слова, а вздох малый,Нежный, как пушок у лебедя под крылом,А дураки назовут декадентом, пожалуй,И футуристом – написавший критический том!
Им ли поверить, что в синий,Синий,Дымный день у озера, роняя перья, как белые капли,Лебедь не по – лебяжьи твердит о любви лебедине,А на чужом языке (стрекозы или цапли).
Когда в петлицу облаков вставлена луна чайная,Как расскажу словами людскимиПро твои поцелуи необычайныеИ про твое невозможное имя?!
Вылупляется бабочка июня из зеленого кокона мая,Через май за полдень любовь не устанет расти,И вместо прискучившего: «Я люблю тебя, дорогая!» —Прокричу: «Пинь – пинь – ти – ти – ти!»
Это демон, крестя меня миру на муки,Человечьему сердцу дал лишь людские слова,Не поймет даже та, которой губ тяну я рукиМое простое: «Дэ – сэ – фиоррррр – эй – ва!»
Осталось придумывать небывалые созвучья,Малярною кистью вычерчивать профиль тонкий лицаИ душу, хотящую крика, измучитьНевозможностью крикнуть о любви до конца!
Принцип растекающегося звука
Тишина. И на крыше.А выше —Еще тише…Без цели…Граммафоном оскалены окна, как пасть волчья.А внизу, проститутками короновавши панели,Гогочет, хохочет прилив человеческой сволочи.
Легкий ветер сквозь ветви.Треск вереска, твой верящий голос.Через вереск неся едкий яд, чад и жуть,Июньский день ко мне дополз,Впился мне солнцем прожалить грудь.
Жир солнца по крыше, как по бутербродамЖидкое, жаркое масло, тек…И Москва нам казалась плохим переводомКаких – то Божьих тревожных строк.И когда приближалась ты сквозными глазами,И город вопил, отбегая к Кремлю,И биплан твоих губ над моими губамиОчерчивал, перевернувшись, мертвую петлю, —Это медное небо было только над нами,И под ним было только наше люблю!
Этим небом сдавлены, как тесным воротом,Мы молчали в удушьи,Все глуше,Слабей…Как золотые черепахи, проползли над городомПесками дня купола церквей.
И когда эти улицы зноем стихалиИ умолкли уйти в тишину и грустить, —В первый раз я поклялся моими стихамиСебе за тебя отомстить.
«Нет слов короче, чем в стихах…»
Нет слов короче, чем в стихах,Вот почему стихи и вечны!И нет священнее греха,Чем право полюбить беспечно.
Ах, мимолетно все в веках:И шаг чугунный полководца,И стыд побед, и мощный страх, —Лишь бред сердец веками льется!
Вот оттого, сквозь трудный бой,Я помню, тленом окруженный:– Пусть небо раем голубо,Но голубей глаза влюбленной!
Пусть кровь красна – любовь красней,Линяло – бледны рядом с нейЗнаменный пурпур, нож убийцы,И даже ночь, что годы длится!
Как ни грохочет динамитИ как ни полыхнет восстанье, —Все шумы мира заглушитВздох робкий первого признанья.
Вот потому и длится векЛюбовь, чья жизнь – лишь пепел ночи,И повторяет человекСлова любви стихов короче!