– Серенький, а Готвянь, она красивая?
– Тебе понравится.
– Карел сказал, что подарит ее мне.
– Что-о?!
Женишок, прах его побери…
– Он сказал, что так будет правильно. Потому что это был бы мамочкин город, если бы мамочка не вышла за папочку. – Софи вдруг замолкает, кривит губы, и теперь уже я беру ее за руку. Сестренка сглатывает, сопит носом. Она не любит плакать при посторонних – и не простит себе, если разревется в дороге.
– Тебе там понравится, – повторяю я.
Софи вздыхает – и продолжает свою болтовню:
– А еще он сказал, что будет просить нашего деда, чтобы он управлял там… ну, как бы за меня. А я думаю, вдруг дед не согласится? Что мне тогда делать?
– Карел пускай думает, – ехидно предлагаю я. – А то ишь, хорошо устроился! Свалил головную боль на невесту! Ему-то, понимаешь, Готвянь и даром не нужна, только тяжелые воспоминания от нее, и все такое…
– Почему?
– Есть почему… – Я вспоминаю больные глаза Карела… хриплый смех… бессонную ночь, безобразную попойку на полпути в Корварену, зычные голоса герольдов. – Уж поверь, Софка, есть…
…И вот уже видны впереди острые крыши, и белеет в ранних сумерках городская стена… Филипп, командир нашей охраны, придерживает коня, интересуется:
– Что дальше, Серж?
– Обитель знаешь? – спрашиваю я.
– Чего ж не знать.
– Как лучше – сразу туда или с утра?
– Серж, с королевской грамотой ты можешь ввалиться туда хоть посреди ночи, – скалится Филипп.
Ох, сомневаюсь, думаю я. А если и так… Это Лютый об церковь ноги вытирал, а Карелу отношения портить ни к чему!
Вопрос решает Софи.
– Едем сразу, – решительно командует моя повзрослевшая сестренка. – Серенький, чурбан ты дубовый, ты ведь сам говорил, что деду там плохо!
Филипп согласно бурчит, мы пришпориваем коней… Эх, Готвянь! Мы огибаем город снаружи, вдоль стены, но сердце мое колотится даже от этих острых, ощетинившихся флюгерами крыш над белой крепостной стеной… от слышимого уже шума волн, от долетающего с ветром запаха, бодрого, свежего и затхлого одновременно…
Ворота обители распахнуты. Гостей здесь встречают на удивление бестревожно; и как только при таких-то порядках обитель до сих пор не захватили какие-нибудь пираты… Молодые послушники уводят коней, нас приглашают в гостевую трапезную: Софку на женскую половину, остальных – на мужскую.
– Кто у вас главный здесь? – спрашиваю я.
– Отец Исидор вряд ли примет вас.
– Скажите ему, что у меня предписание от короля Карела.
Имя короля монашка не пугает.
– Хорошо, – спокойно отвечает он. – Я передам отцу Исидору вашу просьбу о встрече. Пока же извольте поесть и отдохнуть с дороги.
Кормят скудно: хлеб, вареная рыба, слабенькое вино. Рыба, правда, вкусная. После ужина нас разводят по гостевым комнатам… хотя «комнаты» – слишком роскошное слово для таких тесных закутков. Я сажусь на жесткую койку, приваливаюсь к стене. Закрываю глаза. Я тоже, как Софка, не люблю плакать на людях. Но беда в том, что двери здесь не запираются…
– Вы просили о встрече с отцом Исидором?
– Да. – Я растираю ладонями лицо, встаю.
– Идемте.
Мы проходим через двор, и я невольно замедляю шаг, вслушиваясь в рокот прибоя. Каково это – быть запертым рядом с морем, видеть каждый день простор без края – и возвращаться в тесные стены? Я бы не смог. Никакая клятва не удержала бы меня… Нет, я бы просто не дал такой клятвы. Ох, дед…
Отец Исидор еще не стар, но по-стариковски щурится и моргает, и свет в его кабинете мягкий, приглушенный.
– О чем ты хотел говорить, сын мой?
– Об одном из ваших монахов, светлейший отец. О том, что был направлен сюда именным королевским указом восемнадцать лет назад. Король Карел дает ему право покинуть стены обители. Если, конечно, он того пожелает. Вот предписание, – я протягиваю отцу Исидору завязанный бело-фиолетовой лентой свиток.
Он не спешит читать. Отвечает неторопливым, тягучим голосом:
– Монах нашей обители не может вернуться в мир. Таков наш устав, сын мой.
– Но он может покинуть обитель, оставаясь человеком Господа, – возражаю я, припомнив наставления отца Готфрида. С аббатом Карелу повезло, я не встречал еще человека, способного так точно предвидеть острые точки переговоров… Что же там в Корварене? Не отвлекайся, Серый, одергиваю себя, в Корварене свои переговоры, а у тебя здесь свои.
А голос отца Исидора все тянется, обволакивает, убаюкивает…
– На это нужно особое соизволение, сын мой.
Серый, да встряхнись же!
– Оно есть, светлейший отец. В королевское предписание вложено решение Святого Суда, и оно заверено по всем правилам.
Отец Исидор неторопливо разворачивает свиток. Кивает задумчиво.
– Брат Покаяние, вот как… Хорошо, сын мой, я поговорю с ним.
– Я сам поговорю, светлейший отец. И, если можно, прямо сейчас.
Отец Исидор хмурится… Похоже, я малость пережал.
– К чему такая спешка? Наша братия уже окончила вечерние труды, и сношения с миром прерваны до утра.
– Светлейший отец, я прошу вас сделать исключение.
– Чего ради? – Отец Исидор откидывается на спинку жесткого кресла и складывает руки на груди. – Скажи, сын мой, неужели молодой король намерен повторять ошибки своего отца? Я был о нем лучшего мнения. Здесь дом Господень, сын мой, и обитатели его служат Господу. Ты привез предписание – хорошо. Но больше тебе нечего здесь делать. Брат Покаяние способен принять решение и без твоей помощи.
А, будь он неладен! Надо было к Олли ехать и говорить с дедом там…
– Светлейший, – тихо говорю я, – недавно ко мне пришли плохие вести. У меня погиб отец.
– Соболезную, – приподнимает бровь отец Исидор.
– Тем дороже для меня возможность обрести деда. Понимаете, отец Исидор, временами мне не хватает поддержки, совета… пусть даже нарекания.
– Того, что может дать Церковь, – подсказывает отец Исидор.
– Того, что всего легче принимаешь от старшего в своей семье. Отец Исидор, у вас есть власть запретить мне увидеться с дедом. Но если вы воспользуетесь этой властью, вы поступите жестоко.
– Так брат Покаяние?… – на сей раз отец Исидор удивляется неподдельно.
– Мой дед, – киваю я. – И то предписание, что я привез, дано королем по моей просьбе.
Некоторое время отец Исидор молчит. И вдруг спрашивает:
– А кто та девица, что приехала с тобой, сын мой?
– Моя сестра. Отца убили на ее глазах… Я не решился оставить ее одну с таким грузом.
– Она нуждается в утешении?
– Я надеюсь, она его получит.
– Мне передали, – сообщает отец Исидор, – что она изъявила желание помолиться. Ее допустили в малую часовню. Возможно, сын мой, тебе стоило бы присоединиться к ней.
Я молчу. Невежливо, конечно… но этот, прости Господи, светлейший отец тоже не слишком вежлив. Или мы просто друг другу не понравились…
Отец Исидор звякает в колокольчик и приказывает заглянувшему в дверь монашку:
– Пришлешь ко мне брата Покаяние, потом отведешь сего юношу в приемную.
Монашек испаряется.
– Ты готов подождать, сын мой? – спрашивает отец Исидор.
– Да, – выдавливаю я. Понятно, что большего уже не добьюсь…
– Брат Покаяние выйдет к тебе. Возможно, он даже согласится оставить нашу обитель… на какое-то время. Но я прошу тебя помнить, что его место – здесь. Не склоняй его ко греху.
– Вы так говорите, светлейший отец, будто из нас двоих старший – я.
– В нем нет смирения, – качает головой отец Исидор. – Жизнь вне стен обители не пойдет ему на пользу. Я тревожусь за его душу.
– Моей сестре пятнадцать, – говорю я. – Может, она уж скоро замуж соберется. Но у нее никогда не было деда. А он… Наверное, он и не знает о том, что мы с ней есть на свете, ведь он и матушку нашу видел последний раз еще до ее замужества. Вряд ли его душу погубит наша любовь, светлейший отец. Как я помню, нас учили, что любовь спасает…