По мнению Дягилева, выставки — это «где всё — талант, борьба и жизнь». Как подлинный лидер и стратег, в заключение своей статьи он настаивает на необходимости вхождения русского искусства в художественную жизнь Европы, призывая к более тесным и регулярным контактам с европейскими мастерами и к творческому объединению молодых сил России: «Здесь-то и должна выступить наша молодая живопись. Но чтобы быть победителем на этом блестящем европейском турнире, нужны глубокая подготовка и самоуверенная смелость. Надо идти напролом. Надо поражать и не бояться этого, надо выступить сразу, показать себя целиком, со всеми качествами и недостатками своей национальности. Отвоевав себе место, надо сделаться не случайными, а постоянными участниками в ходе общечеловеческого искусства. Солидарность эта необходима. Она должна выражаться как в виде активного участия в жизни Европы, так и в виде привлечения к нам этого европейского искусства; без него нам не обойтись — это единственный залог прогресса и единственный отпор рутине, так давно уже сковывающей нашу живопись».
Выступление Сергея Дягилева на «общественной арене» осталось в памяти Александра Бенуа как «особенно значительное событие»: «Я всё ещё никак не ожидал подобной прыти и отваги от того из моих друзей, на которого я вначале возлагал меньше всего каких-либо надежд. <…> Верно, во всяком случае, то, что в этих выступлениях Дягилева было положено начало тому, чтобы воздействовать на воспитание вкуса публики. Это было первое ознакомление её посредством прессы с нашими надеждами и устремлениями».
Мария Тенишева, очевидно, тоже была в восторге от статей Серёжи, которого она хорошо помнила примерно с годовалого возраста. «Княгиня возится со мной, желая пристроить меня в новой газете «Новая Русь». Я должен взять на себя художественный отдел. Не знаю, выйдет ли что-нибудь, но я был бы не прочь», — писал родителям Сергей в конце 1896 года. Из этой затеи ничего не вышло.
Но Дягилев не останавливался — в следующем году будут опубликованы уже шесть его статей об изобразительном искусстве, в том числе большая статья «Современная скандинавская живопись» в солидном и толстом журнале «Северный вестник».
Вместе с тем он продолжал заниматься пением. В российском архиве сохранилось его заявление от 16 сентября 1896 года на имя директора Санкт-Петербургской консерватории: «Покорнейше прошу Ваше Превосходительство принять меня в число вольнослушателей <…> по классу пения профессора Котоньи. Дворянин С. П. Дягилев». Под руководством Антонио Котоньи он занимался уже два года, возможно, и ещё два последующих года, до окончания преподавательской работы известного итальянского певца в России. В начале мая 1897 года Сергей писал обосновавшемуся во Франции Бенуа: «Ты не можешь себе представить, каким занятием я был полон всё это время — пеньем. Держал публичный экзамен, выступал на торжественном акте <…> Я даже мечтаю этим летом в Париже позаняться со знаменитым Баксом…» Мечта Дягилева не осуществится по той причине, что вскоре профессор Ж.-Б. Бакс покинет этот мир[34].
Осенью 1896 года благодаря меценатству княгини Тенишевой Шура Бенуа со своей семьёй (женой и дочерью) переселился во Францию, где оставался вплоть до мая 1899 года. «За это время он приезжал в Петербург лишь три раза, и то на короткое время», — свидетельствовал Философов. Бенуа дистанцировался от друзей, чтобы определиться со своей специализацией и доказать прежде всего самому себе, что он художник. Его, несомненно, задела публичная критика Дягилева. Об акварелях Бенуа, появившихся на выставке, новоявленный критик отозвался как о неудаче: «Это только намёки, проекты, даже не этюды». Участие Бенуа в культурной жизни России в период его самоопределения будет существенно ограниченным, а его менторское влияние на друзей, с которыми он поддерживает отношения через переписку, сведётся к минимуму.
«Пишу тебе лишь два слова, чтобы держать тебя в курсе дела, — с важностью сообщал Дягилев Бенуа в уже цитированном выше майском письме 1897 года. — …Я учреждаю своё новое передовое общество». И хотя речь шла о будущем обществе молодых художников, из контекста следовало, что бывший кружок Бенуа уже преобразовался в кружок Дягилева. В дальнейшем современники так и будут его называть.
Глава десятая
ПЕРВЫЕ ДЯГИЛЕВСКИЕ ВЫСТАВКИ
И УЧРЕЖДЕНИЕ ЖУРНАЛА «МИР ИСКУССТВА»
К осени 1896 года у Сергея созрел план выступить организатором и устроителем зарубежной акварельной выставки в Санкт-Петербурге. Это был его первый выставочный проект, с успехом реализованный в конце февраля следующего года. Дягилев пытался осуществить его под крылом какого-нибудь художественного учреждения, о чём писал Бенуа в конце октября: «Я со своей выставкой прохожу ряд мытарств. Акварелисты[35] отказали, Академия отказала, и теперь пока решено, что я устраиваю частную выставку немецких и шотландских акварелистов в доме княгини Тенишевой(!). Хлопот изрядно. Альбер человек ненадёжный: сегодня берётся, завтра отказывается».
Но вскоре ситуация изменилась. В отличие от Общества русских акварелистов другое, более влиятельное учреждение выразило согласие оказать помощь в организации этой выставки. «Господин Дягилев известен мне как просвещённый любитель искусств», — заявил вице-президент Императорской академии художеств граф И. И. Толстой и распорядился выдать ему удостоверение и рекомендательные письма от академии. Он даже ходатайствовал перед Министерством иностранных дел о курьерском заграничном паспорте для Дягилева. Более того, академия разрешила «ему отправлять в её адрес акварели, которые будут на упомянутой выставке».
Отрадно, что начинанию Дягилева содействовала Академия художеств. В знак благодарности он пожертвовал весь доход от выставки (около 500 рублей) «в пользу недостаточных учеников Высшего художественного училища» при академии. Дягилев ещё дважды окажет материальную поддержку её ученикам: в их адрес поступит весь сбор от Выставки русских и финляндских художников (1898) и Третьей выставки картин журнала «Мир Искусства» (1901).
С целью комплектования выставки английских и немецких акварелистов, а заодно и пополнения собственной коллекции Дягилев в конце 1896 года отправился в Германию, Францию и Англию. Для экспозиции он отобрал более двухсот работ, уделив основное внимание творчеству шотландской группы молодых художников «Мальчики из Глазго» («Boys of Glasgow»), представлявших ветвь британского импрессионизма, и портретам Франца фон Ленбаха.
За две недели до открытия выставки Дягилев нашёл для неё другое, более просторное помещение в недавно построенном Музее училища барона А. Л. Штиглица. «Дело это против ожидания легко устроилось, и таким образом я должен был отказаться от мысли устроить мою выставку в Вашем симпатичном доме, — писал Дягилев Тенишевой в начале февраля 1897 года. — В последнее время Вы мне выказывали столько милого внимания и интереса к моим затеям, что я хочу ещё и ещё раз поблагодарить Вас, княгиня, за Вашу поддержку. Если бы Вы не поддержали меня, я бы никогда не начал устраивать такую сложную вещь, как выставка».
Кроме экспонатов, привезённых из-за границы, на выставке были показаны несколько акварелей из петербургских частных собраний, а также серия работ А. фон Менделя из Императорского Эрмитажа. Музыкальный критик П. Л. Ваксель предоставил для выставки портрет знаменитой певицы Марчеллы Зембрих работы Ленбаха. Кроме того, Ваксель опубликовал несколько заметок о дягилевской выставке в «Journal de St. Petersbourg». Отклики на выставку появились во многих столичных газетах и вызвали, по словам Дягилева, «большие толки и споры». Корреспондент газеты «Новое время» Н. Кравченко отметил, что это первая иностранная выставка, устроенная частным лицом, а не каким-либо обществом. Разумеется, «страшному критику» В. В. Стасову представленные на ней работы, которые он назвал «картинками» — «без сюжетов, без содержания», — не понравились. По его мнению, англо-американский художник Уистлер «вместо картин пишет только, как он сам называет, «красочные симфонии» в белом, голубом или ином тоне и ничего дальше знать не хочет».
34
35
Общество русских акварелистов, председателем которого в те годы был Альберт (Альбер) Н. Бенуа.