Николай II отметил в своём дневнике, что 3 февраля 1901 года он посетил «выставку картин декадентов с Дягилевым во главе». Это событие осталось в памяти живописца Сергея Виноградова, впервые участвовавшего в выставке «Мира Искусства». Он писал в своих воспоминаниях: «Когда дошли до прекрасных вещей Врубеля, Николай II сказал, обратившись к И. И. Толстому: «Врубель, граф, это тот, которого казнили в Нижнем [Новгороде?]». А казнь была вот какая: в 1896 году в Нижнем была Всероссийская выставка. Врубелю были заказаны два огромных панно для главного здания выставки. И когда панно были готовы и водружены на место, академическая комиссия их забраковала и приказала снять. Тогда Савва Иванович Мамонтов построил на территории выставки специальный павильон для них и поместил в него эти забракованные работы Врубеля… Мы дивились такой памяти Николая II, ведь с события в Нижнем прошло шесть лет».
Другие моменты этого посещения осветил конференц-секретарь Академии художеств В. П. Лобойков в письме москвичу Илье Остроухову: «Вчера на выставке Дягилева был Государь и оставался около часу. Дягилев всё время faisait son honiment [показывал товар лицом]. С[ергей] П[авлович] вёл оживлённую беседу с вел[иким] герцогом Гессенским». О содержании беседы с братом русской императрицы Эрнстом Людвигом Гессенским нетрудно догадаться, учитывая тот факт, что по просьбе великого герцога в мае того же года Дягилев организовал в Дармштадте небольшую изящную выставку современных русских художников, на которой были представлены работы Бенуа, Врубеля, Головина, Коровина, Малявина, Серова и Сомова.
Возвращаясь к третьей выставке картин «Мира Искусства», отметим, что, преодолев всевозможные препятствия, вплоть до отключения электрического света якобы в целях пожарной безопасности, а значит, и ограничения осмотра выставки до половины четвёртого дня (пока на улице не стемнело), в начале февраля она с успехом завершила свою работу. «В последние дни на выставке бывала гибель народу. В день более тысячи», — сообщала своей подруге в письме от 7 февраля Анна Остроумова, а позже в «Автобиографических записках» отметила: «Мне особенно запомнилась эта выставка. Какой-то светлый праздник искусства!» Весь сбор от продажи входных билетов Сергей Дягилев пожертвовал в пользу нуждающихся учеников Высшего художественного училища при Академии художеств и таким образом уже в третий раз засвидетельствовал своё почтение этому учебному заведению.
Тем временем на Двадцать девятой выставке передвижников в залах Общества поощрения художеств Репин выставил картину «Отыди от меня, Сатано (Искушение Христа)»[39]. Эта работа явилась своеобразной художественной местью Дягилеву и всему «Миру Искусства». «Бурный по темпераменту Репин <…> написал картину-композицию, изображавшую его самого в хламиде, несколько схожего с Христом, негодующим жестом руки отталкивающего Дягилева, похожего на обрюзгшую бабу с женскими сосцами, в образе Сатаны», — писал князь Сергей Щербатов в своих мемуарах. Много толков возбудила новая картина Репина. По утверждению обозревателя «Петербургской газеты», Сатана уж очень похож «на того господина, которого Стасов назвал «декадентским старостой». Свою картину Репин показал и за границей, в 1903 году, на пятой Интернациональной художественной выставке в Венеции. Однако страсти вокруг репинского полотна вспыхнули с новой силой в 1904 году, когда Репин вторично его выставил вместе с этюдами к картине «Государственный совет» на очередной выставке Товарищества передвижников.
Пристальное внимание этой картине уделил художественный критик журнала «Весы» (под инициалами Н. Д.) в заметке «Случай «не настоящего» искусства». Он сообщал, что все серьёзные люди «принуждены в настоящее время отдать несколько минут обсуждению вопроса, свойственного только средневековым схоластам: имеет ли Сатана женскую грудь или нет». Автор журнальной статьи обращался к читателям в лёгкой игровой форме, изображая экскурсовода на выставке: «Что хотел сказать художник? Что всё это значит? Ответ не так труден, как кажется с первого раза. Не надо только отвлекаться деталями, но обратим внимание на главное — на лица изображённых». Далее он просит воображаемых зрителей учесть и «ореол славы» И. Е. Репина, «первого среди русских художников», и его «почтенный возраст, и, наконец, открыто заявляемую вражду к декадентству и анархии в искусстве». Отсюда делается неожиданный вывод: «Никогда не углубляясь в чистый труд искусства, он [Репин] не мог познать ни самого себя как художника, ни размера сил и высоты других, что ещё значительнее и печальнее».
А вот реакция Дягилева на эту скандальную картину Репина: «Конечно, и последняя работа мастера является очень поучительным примером в истории нашей культуры, но как художественное произведение этот пустынный холст с дьяволом <…> и всё-таки передвижническим Христом не стоит подписи Репина». Попутно Дягилев отметил бросающуюся в глаза противоречивость этого живописца: «…всем стало совершенно ясно, что он как художник гораздо ближе к современному течению, чем к высохшим столпам нынешнего передвижного кладбища». Дягилев дал достойный ответ, никто в этом не сомневался. А сам Репин тогда же писал Остроухову: «Да, Дягилеву не дал Бог такту, <…> уж очень не в меру властолюбием одержим. Министром искусств норовит стать <…> Но Дягилев хорошая ищейка — какие вещи откопал! Это хорошо — пусть копает. И выставки его я люблю».
Среди художников был ещё один талантливый оппонент Дягилева — Павел Щербов, сотрудник юмористического журнала «Шут». «Блестящий карикатурист, Щербов был беспощаден в своих сатирических вылазках, — вспоминал Александр Головин. — Особенно доставалось от него «Миру Искусства», который он называл не иначе как «мор искусства». Подчёркивая и преувеличивая характерные черты, Щербов гротескно наделял персонажи своих карикатур почти стихийной жизненностью. Славился он в своих работах и портретным сходством представляемых им людей, будь то Стасов, Репин или Дягилев. При этом он словно заимствовал аргументы и оценки враждующих сторон, никого не щадя и в равной мере высмеивая как передвижников, так и мирискусников. Однако соблюдать нейтралитет ему не всегда удавалось.
В 1901 году Щербов создал две карикатуры, так или иначе связанные с третьей выставкой «Мира Искусства» в Академии художеств. На одной из них — «Провинциал на выставке» — он изобразил фрагмент экспозиции с живописными работами К. Коровина, В. Серова и других мирискусников, акцентируя внимание на двух скульптурных композициях анималиста Артемия Обера — «Медуза» и «Тигр». Первый скульптурный рельеф Щербов мастерски обыграл, придав голове чудовищной Горгоны Медузы черты Дягилева. Во второй скульптуре он представил в виде тигра Малявина, подмявшего под себя своего учителя Репина, намекая тем самым на его громадный успех на Всемирной выставке в Париже, затмивший славу Репина. На карикатуре слева изображены критики — А. Косоротов с газетой «Новое время» и задающий тон Н. Кравченко с поднятым вверх камертоном. И наконец, справа — растерянный провинциал, держащий в руке выставочный каталог, в котором название выставки и фамилии Дягилева, К. Коровина и К. Сомова были уничижительно искажены — соответственно «Мор Искусства», Гадилев, Костя Гоморин и К. Содомов. В таких наскоках сатира Щербова уже явно выходила за пределы этики. Но Стасову карикатура нравилась. «По мысли-то отлично», — говорил он и только сокрушался, что «никто ничего не поймёт».
Зато другая карикатура — «Новая Минерва (Summer night’s dream)», появившаяся тоже в 1901 году, была хорошо понятна современникам. Напоминая о том, что Дягилев сумел получить залы Академии художеств, несмотря на сопротивление многих академиков, работа Щербова как бы подчёркивала возросшее влияние главы «Мира Искусства» на решение художественных вопросов. Наряду с этим по Петербургу разносились никем не подтверждённые слухи о скором его назначении на пост вице-президента академии. А между тем Щербов уже три года рисовал Дягилева, внимательно изучал его характерные черты, но не имел к нему ни малейших симпатий. За это время всеми узнаваемый герой его карикатур прошёл путь от бродячего старьёвщика до обоготворённого покровителя искусств. Правда, выглядел этот покровитель просто фантастически — во фраке, в балетной пачке и в шлеме богини искусств и талантов Минервы, с двумя стилизованными рыбками, известными по первым номерам журнала «Мир Искусства». В таком странном одеянии Дягилев усаживается на шпиль купола академии, где ещё недавно возвышалась погибшая при пожаре статуя Минервы, — такой вот «сон в летнюю ночь» привиделся то ли академикам, то ли Щербову.
39
Эта картина до 1941 года хранилась в Харьковском художественном музее, ныне её местонахождение неизвестно. В Русском музее, в Санкт-Петербурге, есть вариант, или эскиз этой картины, под названием «Иди за мною, Сатано», датированный под вопросом 1895 годом.