Однако он всё же не был злопамятным, умел прощать и, надеясь на взаимность, обратился к этому композитору в 1913 году — после неожиданной ссоры, случившейся на Русских исторических концертах в Парижской опере весной 1907 года. Скрябину тогда не досталось пригласительных билетов, о чём он с возмущением жаловался Дягилеву. Тот ему сказал, что он не подрядился обеспечивать каждого контрамарками, это не его обязанность, а ещё добавил: «Не хворы и сами приобрести». Тут Скрябина понесло:
— Да как вы смеете обращаться со мной подобным образом! Позвольте мне напомнить вам, что я-то избранный представитель самого искусства, а вот вы… Вам предоставлена возможность баловаться на его окраине… Но по мне, таким людям, как вы, трудно обнаружить резон своего существования!
От такого резкого наскока Дягилев даже потерял дар речи; единственное, что он смог произнести: «Подумать только, что вы, Александр Николаевич…»
А вот с Шаляпиным у Дягилева завязалась крепкая дружба. Бенуа с умилением писал в мемуарах о «музыкальных сеансах совершенно интимного характера», которые устраивались в гостиничном номере Дягилева накануне исторических концертов: «…под аккомпанемент самого Серёжи Шаляпин пропевал то вполголоса, как бы для проверки, а то и во всю свою тогдашнюю мощь то, что он собирался поднести публике. В том же номере однажды — около полуночи — Фёдор Иванович неожиданно предстал перед нами таким, как Бог его создал, спустившись по служебной лестнице из своего номера над дягилевским». Бенуа обожал такие подробности: они вносили в его относительно размеренную жизнь яркие и запоминающиеся образы. Близко к этой теме ещё одно его наблюдение, изложенное в письме В. Серову от 1 мая (н. с.) 1907 года: «Здесь начинает собираться dtat-major du gdneralissime Diaghilew [штаб генералиссимуса Дягилева]. Самого его я застаю вчера в донельзя Потёмкинском виде (и вот как ты должен его написать) — шёлковом золотистом халате нараспашку и в кальсонах с горизонтальными полосками. Было уже около часу дня, но его светлость лишь изволила вылезать из кровати. Тут же чёрненький и немножко жёлтенький Валечка Нувель, с потрясающим мастерством завязывающий галстук. Поджидаем Вас. Приехал бы: тряхнули бы стариной, полно киснуть».
В Париже Дягилев неожиданно встретил своего кузена Д. Философова, свободного на какой-то срок от опеки Мережковских, отдыхавших на юге Франции. В прошлом году, в период прохождения русской выставки на Осеннем салоне, их встреча так и не состоялась по той причине, что Дягилев старался избегать контактов с Мережковскими. Тогда Татьяна Луговская-Дягилева сообщала в письме из Парижа своей свекрови Елене Валерьяновне: «Серёжа плакал в ресторане, на народе, не мог справиться с собой и до мелочей выспрашивал нас, после первого посещения нашего Димы». Но на этот раз Философов «пал» — бывал и на русских концертах в Опере, и у Дягилева в отеле. Узнав об этом «падении», ревнивая Гиппиус обвиняла его то в «старой психологии», то в «старой физиологии». Она сварливо ему выговаривала: «А теперь фрак и музыка хорошая, и Нувель рядом вместо меня, и настроение, и всё так просто и естественно, и мило и хорошо, и ни подо что не подоткнёшься».
Пять Русских исторических концертов, прошедших в Парижской опере с 16 по 30 мая, удались на славу. Их основную идею Дягилев, несомненно, заимствовал от своих родителей, которые ровно 20 лет назад организовали два концерта с точно таким же названием в пермском городском театре. Он значительно развил и укрупнил эту идею. Используя свои обширные связи с музыкальным миром не только России, но и Европы, он собрал лучшие силы. В программе концертов — краткой, но изысканной антологии русской классической музыки — прозвучали произведения Глинки, Бородина, Кюи, Балакирева, Мусоргского, Чайковского, Римского-Корсакова, Лядова, Глазунова, А. Танеева, Ляпунова, Рахманинова и Скрябина. Биографические сведения о них, их автографы и портреты (созданные художниками Репиным, Серовым, Бакстом) Дягилев поместил в печатной программе концертов. Имея за плечами опыт редактора «Ежегодника Императорских театров», он со знанием дела преподнёс в этом изящном издании сведения о главных исполнителях, фотопортреты артистов (особенно много шаляпинских) и некоторые эскизы декораций русских оперных спектаклей. Аннотации для программы написал музыковед А. Оссовский по заказу Дягилева.
«Первый концерт кончился ужаснейшим скандалом, — вспоминал Дягилев несколько лет спустя. — Предпоследним номером шёл акт Владимира Галицкого из «[Князя] Игоря», в котором в первый раз в Париже выступал Шаляпин. Номер этот имел такой успех, что публика никак не могла успокоиться и всё вызывала Шаляпина. Дирижировавший концертом А. Никиш вышел, чтобы играть последний номер — «Камаринскую» Глинки. Он несколько раз поднимал руки, чтобы начать, но публика не унималась. Тогда, обозлившись, он бросил палочку и ушёл. Публика не знала что делать, многие начали уходить, наверху принялись шуметь, и вдруг, в минуту затишья, сверху театра, на всю залу завопил зычный бас по-русски: «Камаринскую, ё… вашу мать». Великий князь Владимир Александрович, сидевший рядом со мной в ложе, встал и обратился к жене: «Ну, кажется, нам пора домой, княгиня». Так окончился мой первый [музыкально-театральный] дебют в Париже!»
В интервью, напечатанном 4 июня 1907 года в «Петербургской газете», Дягилев заявил, что «если этот концерт не удалось окончить по причине шума, то это не значит, что не было успеха». Он подтвердил «самый большой успех» Шаляпина и Римского-Корсакова. Также сообщил, что очень понравился московский тенор Смирнов, которого «наперерыв приглашали петь в великосветских домах» парижского предместья.
Русская музыка в таком объёме оказалась подлинным откровением для французов. Известно, что Морис Равель не пропустил ни одного концерта. «Мы были очень увлечены русскими», — утверждал его друг Морис Деляж. В то время как Римский-Корсаков дирижировал сюитой «Ночь перед Рождеством», Равель и его друзья «застывали от изумления, глядя на большие голубые очки этого старого волшебника «Антара»[45], который знал Бородина и жил вместе с Мусоргским». «Знаменательным событием невероятной важности» назвал эти концерты молодой итальянский композитор и пианист Альфредо Казелла, живший тогда в Париже. Вот что он писал о них в своих мемуарах: «Ещё никогда русская музыкальная школа не была представлена в таком великолепии и во всём многообразии своих проявлений. Эти концерты произвели глубокое впечатление на всех музыкантов…»
По инициативе К. Сен-Санса, которого Дягилев знал уже около пятнадцати лет и у которого он когда-то намеревался брать уроки композиции, 27 мая в честь русских артистов состоялся раут в парижском зале Плейель. На этом торжественном вечере пел и Шаляпин.
Гениальный бас «царь Фёдор» вспоминал: «Я с восторгом согласился принять участие в этих концертах, уже зная, как интересуется Европа русской музыкой и как мало наша музыка известна Европе. Когда я приехал в Париж и остановился в отеле, где жил Дягилев, я сразу понял, что затеяно серьёзное дело и что его делают с восторгом. Вокруг Дягилева движения и жизни было едва ли не больше, чем на всех улицах Парижа. Он сообщил мне, что интерес парижан к его предприятию очень велик и что хотя помещение для концертов снято в Большой Опере, но положительно нет возможности удовлетворить публику, желающую слушать русскую музыку».
Со своей колокольни вещала княгиня Тенишева: «Слава богу, наши уродливые концерты кончились. Что эта была за бессистемность, какая подтасовка — трудно Вам описать! Исторического в них ничего не было». «Последние три концерта можно считать совершенно неудавшимися, — сообщала она Рериху, — кто-то распустил слух, что на второй концерт пришли люди с бомбами, предназначавшимися великим мира сего. Поэтому великих больше ни на одном концерте не было <…> Слух же о бомбах расхолодил публику, уже и так недовольную, что концерты были не выполнены по программе». Выпады Тенишевой, о которых Дягилев, наверное, даже и не знал, не могли ему причинить никакого вреда. Результатом этих концертов он был доволен: Парижская опера всерьёз заинтересовалась русской оперой. Для него это было наиболее важным и желанным, и он уже вёл переговоры на эту тему. «Концерты нужно было устроить, и нужно было сейчас, не раньше и не позже», — утверждал Бенуа, посвящённый в дальнейшие планы.
45
Симфоническая сюита «Антар» (2-я симфония) Римского-Корсакова (1868) — его первое произведение на восточный сюжет.