– Вы знаете, я не могу идти мимо злополучного класса: я вижу перед глазами, как стакан опрокидывается на платье Ольги Анатольевны. Мне это настолько неприятно, что я, по всей вероятности, уйду из этого института.
В 1906 году, придя к решению уехать на всю зиму в Дрезден с тем, чтобы всецело заняться творчеством, он ушел из института, передав свое место инспектора мне. Уходом из института он глубоко опечалил Ольгу Анатольевну, которая в нем души не чаяла.
15 ноября 1903 года в Петербурге в одном из симфонических концертов А.И. Зилоти состоялось исполнение Сергеем Васильевичем его Второго фортепианного концерта. Я тогда ездил вместе с ним в Петербург, так как в этом же концерте я выступал со своей Первой симфонией.
Исполнению моей симфонии помог Сергей Васильевич, который рекомендовал ее Зилоти. Последний и дал мне возможность самому дирижировать. Дни, когда происходили репетиции к этому концерту, совпали с одним из самых сильных наводнений в Петербурге. Все торцовые мостовые всплыли, из водосточных отверстий били огромные фонтаны, и Нева мчалась вспять клокочущей пеной, так что петербуржцам было не до нашего концерта. Концерт этот все же состоялся, хотя многие, имевшие билеты, из-за разведенных мостов попасть в концерт не смогли. Первым номером прошла и довольно успешно моя симфония. После антракта Сергей Васильевич играл свой Второй концерт, уже горячо любимый и понятый москвичами, но малоизвестный петербуржцам. Концерт произвел впечатление и имел успех, но гораздо меньший, нежели я ожидал. Особенно поразило меня то, что игра Сергея Васильевича, неподражаемая и не имевшая себе равной, осталась недооцененной и непонятой. Словом, лишний раз пришлось убедиться, что выдающиеся сочинения весьма редко воспринимаются сразу, и даже такие ослепительно яркие, как Второй концерт Рахманинова.
После Концерта Рахманинова исполнялась кантата Н.А. Римского-Корсакова «Из Гомера» и в заключение – «Мефисто-вальс» Ф. Листа. По окончании концерта мы были приглашены к А.И. Зилоти на ужин. Собралось очень много музыкантов как петербуржцев, так и москвичей, приехавших на этот концерт. За ужином почти рядом с Сергеем Васильевичем сидел Ф.И. Шаляпин, который довольно неожиданно провозгласил тост за приехавших молодых московских музыкантов. Он сам был лишь очень на немного старше нас.
Все было бы ничего, если бы он не прибавил во вступлении к тосту, что берет на себя смелость говорить этот тост «от лица отца русской музыки Николая Андреевича Римского-Корсакова». Слова эти произвели сильнейшее впечатление, особенно на хозяев дома. Александр Ильич и Вера Павловна были просто ошеломлены, а Сергей Васильевич крикнул громко Федору Ивановичу: «Замолчи, Шалтай-болтай», – на что Шаляпин еще громче крикнул: «Молчи, татарская рожа», после чего начался тост примерно такого содержания: «Выступая от имени Николая Андреевича и зная его теплые чувства к молодым музыкантам, я хотел приветствовать наших молодых друзей – Сергея Васильевича и Александра Федоровича – и пожелать им дальнейших успехов на их жизненном пути». Все присутствовавшие хорошо помнили неудачу Первой симфонии Сергея Васильевича в Петербурге и что именно Николай Андреевич отнесся к этой симфонии холодно и несочувственно, так что выступление Шаляпина было до дерзости бестактно. Все были озадачены, а Римский-Корсаков, сидя рядом с Глазуновым, нагнулся над своей тарелкой и не поднимал глаз. За весь ужин он не произнес ни слова. Хозяева были очень недовольны этим эпизодом. Много лет прошло с тех пор, но впечатление, произведенное этим тостом Федора Ивановича, до сих пор так во мне живо, как будто все это произошло вчера.
Когда после этой поездки я был в гостях у Сергея Васильевича и вспоминал с ним о выходке Шаляпина, он рассказал мне о целом ряде интересных случаев, связанных с Федором Ивановичем, из которых один врезался мне в память. На одной из репетиций в Русской частной опере, где пел Шаляпин и дирижировал Рахманинов, случилось следующее: репетиция шла без костюмов и без декораций; Шаляпин в этот час не был занят и просто стоял «без дела», несколько солистов повторяли неудававшиеся места, и вдруг Сергей Васильевич замечает, что Шаляпин стоит с разинутым ртом и имеет какой-то нелепый вид. В то же время ясно чувствуется, что он кого-то копирует. Сергей Васильевич говорит мне: «Стараюсь разгадать – и не могу. Наконец, вдруг меня осенило: да ведь это он меня копирует, и я чувствую, что я покраснел до корней волос. А дело было в том, что я имел привычку иногда дирижировать с полуоткрытым ртом, а Федор Иванович, со свойственным ему талантом схватывать характерные черты любого человека, заметил эту мою привычку. Рот я приоткрывал вследствие какого-то дефекта в носоглотке (так говорили мне врачи), но с этого дня рот мой закрылся наглухо».