Рабочие Трехгорки, возглавляемые большевиками, становятся ядром восстания на Пресне. На знаменитой текстильной фабрике организуются крупнейшие боевые дружины, иные из них насчитывают до 400 дружинников. Избираются депутаты в так называемый фабричный парламент. Он собирается на «Большой кухне» — в одном из корпусов мануфактуры — и, вдохновляемый большевистской организацией, руководит декабрьским восстанием.
Восстание зверски подавляется. Четырнадцать человек расстреляны без суда и следствия. Многие участники восстания предаются суду и отправляются в тюрьмы, ссылку, на каторгу. Огромное число рабочих уволено с производства.
Ленин высоко оценил историческое значение восстания на Пресне.
«Незабвенный героизм московских рабочих, — писал он, — дал образец борьбы всем трудящимся массам России. Но массы эти были тогда еще слишком неразвиты, слишком разрозненны и не поддержали пресненских и московских героев, с оружием в руках поднявшихся против царской, помещичьей монархии.
…Подвиг пресненских рабочих не пропал даром. Их жертвы были не напрасны. В царской монархии была пробита первая брешь, которая медленно, но неуклонно расширялась и ослабляла старый, средневековый порядок»[5].
Загрохотали пушки первой мировой войны…
Вспыхнула февральская революция. Из Петрограда события перекинулись в Москву и в другие промышленные центры.
Изменился облик многих русских городов, изменилась вся атмосфера улиц, особенно в районах фабрик и заводов.
Неузнаваемой стала Пресня. Шагая по ее улицам (поездки на коляске пришлось резко сократить), Иван Ильич чуть ли не ежедневно видел и слышал что-то совершенно новое. Манифестации, лозунги, «Марсельезу», обрывки маршей, очередные сенсации газетчиков: «Арест Николая Второго», «Арест Александры Федоровны», «Дело о поджоге охранки», «Похороны студента Воропаева», «Арест штаба жандармов»…
Стихийно возникали трибуны. Какие-то люди призывали с них, часто вразнобой: «Долой царя!», «Да здравствует Учредительное собрание!», «Долой войну!», «Война до победного конца!», «Хлеба!»…
Потом начались настоящие сражения. Винтовочные выстрелы заглушались канонадой пушек. Снаряды летели мимо дома Вавиловых. В часы затишья внуки Ивана Ильича — маленькие Таня и Шура Ипатьевы — бегали по улице, собирая осколки снарядов. Бабушка и мама старались не выпускать детей, но разве всегда усмотришь!
Ивана Ильича события семнадцатого года и радовали, и пугали. Радовали как либерала, поборника реформ. Пугали как купца, собственника. Что-то еще будет? Во что все выльется?
Вылилось в победу большевизма, в победу революционного народа. И тогда сердце Ивана Ильича, крестьянского сына, а ныне предпринимателя, нехорошо сжалось. Он решил бежать.
А. Н. Ипатьев[6] об отъезде И. И. Вавилова из Москвы: «Помню отъезд деда за границу. Во дворе 13-го дома запрягли в пролетку лошадь Аржанца. Пришел дедушка в пальто и шляпе; ему положили в пролетку чемоданы, он обнимал пас всех и плакал. Так я видел его в последний раз».
Друзья купили ему билет до Мценска, и он бежал на юг, поддавшись общей панике владельцев предприятий. Неизвестно, был ли он в Крыму (там, говорят, у Вавилова имелись виноградники). Но до Одессы в 1918 году он доехал. Гражданская война лишь разгоралась, а он, воспользовавшись подвернувшейся возможностью, перебрался в Болгарию, с которой его связывали в прошлом торговые дела.
В живописном старинном приморском городе Варне он прожил несколько лет. Пытался открыть собственное дело, — прогорел.
Писал об этом в редких письмах домой, подписанных «для конспирации» «Фатер».
С белоэмигрантами Вавилов связей не имел, политической деятельностью не занимался. Но домой не решался сразу ехать: а вдруг станут преследовать как бывшего купца, владельца торгового предприятия?
В конце концов семья разыскала его. Главные усилия приложил к этому старший сын Николай Иванович. В 1921 году он выезжал в Америку на конгресс по болезням хлебов. Возвращаясь домой, в Берлине встретился с отцом. Рассеял опасения, объяснил, что к семье Вавиловых новая власть вообще не предъявляла каких-либо особенных претензий. Экспроприируя частную собственность, в том числе дома, большевики сохранили за женой и детьми Ивана Ильича условия нормального существования. Главный дом (№ 13, с мезонином) после революции был передан под детский сад. Александра Михайловна, сын Сергей переехали на второй этаж дома № 15, занимаемый сестрой Александрой Ипатьевой и ее детьми — Таней и Сашей.
6
Ипатьев Александр Николаевич (1911–1969) — сын А. И. Ипатьевой, родной племянник Сергея Ивановича Вавилова. Генетик. С 1948 года работал в Белоруссии. Профессор, член-корреспондент Академии наук БССР.