Особенное значение имели на этих семинарах подробные заключения, которые Сергей Иванович делал по окончании докладов. Эти заключения выясняли для слушателей, а иногда и для самого докладчика достоверность и ценность сообщаемых результатов. Нередко значение доложенного представлялось после выступления Вавилова в совершенно ином свете.
Личные беседы с сотрудниками, непосредственный контакт с ними в лабораторной обстановке составляли важную часть научного руководства Вавилова. Предметом бесед были и темы новых работ, и соображения о методике проведения эксперимента, подробные обсуждения выполненных исследований.
Причем особо следует отметить благожелательность, с которой Сергей Иванович относился к молодым, начинающим работникам. Вавилов умел руководить людьми индивидуально и находил правильные подходы к каждому в зависимости от того, что тот в себе носил.
— Общение с Сергеем Ивановичем Вавиловым, — говорил один из бывших учеников его, Никита Алексеевич Толстой, — производило глубокое впечатление на каждого, кому приходилось встречаться с ним в деловой обстановке или в домашнем кругу. Трудно решить, что именно составляло секрет его обаяния — ясность ли и глубина его ума, опиравшегося на феноменальную память, чуткость ли к малейшему зародышу плодотворной научной идеи, высказанной собеседником, поразительная ли энциклопедичность его знаний или угадываемая за несколько суровыми манерами глубокая доброта к людям. Пожалуй, секрет был в сочетании этих черт.
Добрый эмоциональный эффект личного общения имел, как правило, и добрые научные последствия. Сотрудник откровенно высказывал свои мысли, надежды, опасения по поводу своей работы, а руководитель тонко распалял его умную активность: старался привить смелость, терпение и настойчивость в проведении эксперимента.
Особенно Сергей Иванович ценил научную инициативу, или, как он выражался, «научную фантазию», «научное воображение». И часто личные разговоры с сотрудниками превращались в рассмотрение того или иного инициативного «прожекта» молодого человека.
Разбирая очередной «прожект», Сергей Иванович обычно подвергал его самой суровой критике. При этом совершенно точно сообщал автору, кто и когда за последние 30–40 лет пытался заниматься подобными вопросами. Объяснял, почему это не вышло тогда и отчего не выйдет сейчас.
Три четверти «прожектов» после критики Вавилова, как правило, отвергались.
Но, если автор «прожекта» упорствовал, Сергей Иванович никогда не пользовался своими правами начальника. Он терпеливо выжидал, пока не случалось одно из двух: либо он, руководитель, оказывался прав (что бывало чаще), либо оказывался прав автор новой идеи.
Во втором случае Сергей Иванович не только не проявлял никакого неудовольствия, напротив, заставлял сотрудника продолжать работу и подсказывал, что делать, чтобы успешно довести ее до конца.
Сергей Иванович имел свои милые чудачества на работе. Н. А. Толстой перечисляет некоторые из них: Вавилов, например, считал, что проявлять фотопластинки надо не с красным фонарем, а с папироской: гораздо удобнее. Малоформатная фотография — 24x36 миллиметров — ерунда и гадость: хороших увеличений сделать нельзя. Радий и его препараты безопасны, их бояться глупо…
Ученики Вавилова отлично знали эти чудачества. Иногда молодежь беззлобно подтрунивала над ними, но всем они страшно нравились.
Старые сотрудники Оптического института часто вспоминали, с какой пунктуальностью, точно в установленное время, в потоке идущих в институт появлялась характерная фигура Сергея Ивановича. «Он не считал возможным делать для себя никаких скидок ни на свое здоровье, ни на возраст, ни на положение, — говорили они. — Трудно вспомнить, когда по его вине задержалось бы начало какого-либо семинара или совещания».
Аккуратности в выполнении своих обязанностей, соблюдения обычной дисциплины Сергей Иванович требовал ото всех. Но требовательность Вавилова к работе своих сотрудников распространялась не только на внешние формы.
П. П. Феофилов о требовательности С. И. Вавилова: «Совершенно нетерпим был С. И. Вавилов к внутренней недисциплинированности и лености ума. Умея сам предельно четко организовывать свою работу (иначе и нельзя было успевать делать столько, сколько делал он!), он искренне удивлялся, когда узнавал, что тот или иной сотрудник не успел выполнить порученное ему дело и ссылается на занятость. «А как же я успеваю все делать? Ведь у меня побольше забот, чем у вас!» — говорил он. Он очень сердился, когда задерживалось написание статьи по законченной и обдуманной работе, оформление диссертации и т. п. «Что же, вас палками в рай загонять нужно?» — было излюбленным его выражением в таких случаях. И часто добавлял: «Помните: ars longa, vita brevis»[27]. Владея многими языками, он любил вставлять в разговор подобные иностранные фразы и словечки наряду с исконно русскими выражениями. Это придавало его речи своеобразный колорит».