«Вавилов, — вспоминает П. П. Феофилов, — пе переносил и с нескрываемой иронией относил к разряду «спекуляций» попытки искусственного усложнения явлений путем нагромождения хитроумных, но зачастую беспочвенных построений. Его мысль всегда была ясна и конкретна».
Особенный интерес представляет то, что мы условно называем «третьим принципом Вавилова». Как много получила наша страна от того, что Сергей Иванович и воспитанные им ученики умели видеть правильное направление и относились враждебно к модным увлечениям в науке, осуждали тех, кто гонится за эффектными открытиями!
Но как нелегко было преодолевать Вавилову и вавиловцам сопротивление их рабочим планам, сопротивление, часто казавшееся непреодолимым.
Достаточно вспомнить, например, что сам А. Ф. Иоффе (!) был против высокой оценки открытия Вавилова — Черенкова и осудил его выдвижение на Государственную премию.
Естественно, что такое отношение признанного авторитета, к тому же члена комиссии по атомному ядру, не могло не повлиять в отрицательном смысле на мнение других ученых. Создавалась атмосфера, охарактеризованная Франком так: «Я очень хорошо помню язвительные замечания по поводу того, что в ФИАНе занимаются изучением никому не нужного свечения неизвестно чего под действием гамма-лучей. В то время необходима была очень глубокая убежденность в том, что ядерная физика имеет принципиальное значение, и весь авторитет С. И. Вавилова, чтобы отстоять ее развитие в институте» (разрядка моя. — В. К. заменено на курсив - оцифровщик.).
Некоторые противники вавиловской идеи: «главное — физическая сущность, поиски основ и правильное направление исследований, а не конъюнктура», подводили под свою позицию своего рода теоретическую базу. Они не критиковали прямо принципы Вавилова и не произносили прямо слова «конъюнктура» (слово-то нехорошее!). Они пользовались специальной терминологией: например, говорили с оттенком пренебрежения о «малой науке» и превозносили «большую науку». А всякий, кто применял эти термины, автоматически относил к «малой науке», скажем, первые результаты ядерных исследований: ведь те не сулили сразу ничего «большого». И под «большой наукой» такой человек, естественно, разумел все «модное сегодня», то есть конъюнктурное.
Сохранилось интересное выступление С. И. Вавилова о делении науки на «большую» и «малую». Вавилов отвечал в нем академику П. Л. Капице, выделившему в одной своей речи «большую науку» и отстаивавшему привилегию заниматься ею за академическими институтами.
Это выступление мало кому известно; Вавилов опубликовал его в ведомственной газете ГОИ «Советский оптик», вышедшей 15 декабря 1943 года.
«Прежде всего можно делить науку на «большую» и «малую» только post factum, а не ante factum[29]. Скромная и специальная по плану научная работа иной раз post factum оказывается производящей переворот в науке; случается, однако, и обратное, то есть работа, предпринятая с грандиозными намерениями, не дает ничего. С другой стороны, заранее требовать от одних учреждений «большой науки», а от других «малой» — это значит сделать глубокую тактическую ошибку и вместе с тем ошибку по существу. Оптический институт никогда не делил свою пауку на большую и малую и с этой точки зрения является очевидным экспериментальным опровержением классификации П. Л. Капицы. Один и тот же институт занимался строением атомов и разработкой полировальных паст, не предрешая заранее, что отсюда войдет в «большую науку». Post factum мы знаем, что в нее вошло и то и другое».
Дальше Сергей Иванович приводит длинный перечень достижений ГОИ, «составленный быстро и беспорядочно на память», и заключает, что эти «работы действительно большие по результатам, но во многих случаях они не предполагались таковыми по намерению».
«Были ли в ГОИ случаи «малой науки»? — продолжает в своей статье Вавилов. — Несомненно, и каждая лаборатория может привести порядочный список гор, родивших мышей, или мышей, оставшихся мышами. Избежать «малых» работ нельзя, но развитие института должно состоять в их постепенном относительном уменьшении».
Справедливости ради отметим, что многие идейные противники Вавилова впоследствии признали его правоту. Видимо, изменил свою первоначальную точку зрения и П. Л. Капица. Во всяком случае, в следующих его словах сквозит скорей вавиловская идея:
29
«Post fасtum» —