Он быстрыми шагами направлялся к подиуму, но на полдороге, под оглушительные аплодисменты публики, застывал, раскланивался, а затем продолжал свой путь, но уже не так стремительно. Полупрыжком взлетев на подиум, он снова раскланивался. Когда регент поворачивался к хору лицом, все в зрительном зале чувствовали, как его маленькая фигурка сжималась, словно превращаясь в сгусток энергии. Резкий поворот головы, едва уловимый взмах руки — и тело, словно сжатая, а потом отпущенная пружина, на носках устремляется навстречу хору. Раздаётся мощный звук — русское церковное песнопение заполняет всё пространство. Кажется, что петь так, с такой самоотдачей невозможно…
25 июля казаки вернулись в Сан-Франциско, дав по дороге через Тихий океан на Гавайских островах один концерт на закрытой площадке. Туземные девушки надели на всех певцов большие венки из живых цветов, а на маленького регента такой огромный, что из зрительного зала было почти не видно, как он дирижировал.
Глава 9 ЖАР-ПТИЦА
— Двенадцатого мая 1957 года, в 10 часов утра, в Нью-Йорке, в Свято-Покровском русском православном кафедральном соборе, прошла Божественная литургия, которую совершил архиепископ Токийский и Японский Ириней. В конце богослужения владыка торжественно вручил благословенную грамоту Большого собора епископов регенту Донского казачьего хора Сергею Жарову за его многолетние миссионерские труды по ознакомлению мира с красотами православного богослужения.
Вечером того же дня в Карнеги-холле состоялось грандиозное музыкальное представление с участием хора донских казаков. Концерт собрал весь цвет русской эмиграции в Америке, хотя среди слушателей было и много американцев, изучающих русский язык. Снова оглушительные аплодисменты сорвали танцоры Николай Бочко и Виктор Зацепин, а романс «Однозвучно гремит колокольчик…» бисировали дважды.
По окончании концерта состоялся большой банкет, где играл духовой оркестр. Вокруг изысканно сервированных столов собрались более двухсот человек. Звучали тосты в честь белого казачества и его славных представителей — певцов Донского хора, прославивших неповторимый, самобытный этнос.
После концерта в Карнеги-холле профессор К. Томилин прислал письмо в редакцию газеты «Россия» с вложенным в него стихотворением: «Если Божественным Промыслом нам суждено снова увидеть Россию в ореоле её былого религиозного и государственного величия, то в деле освобождения всего человечества от коммунизма сыграет роль и жаровский хор. Достоевский предсказывал, что “мир спасет красота”. Разве жаровцы не разносят весть об этом спасении всему миру?! Боже, сохрани на многие годы жизнь С. А. Жарова, укрепи его силы, дай здравия и благоденствия всем его славным и верным оруженосцам. Все они вместе высоко подняли знамя поруганного, но великого русского народа».
ЖАР-ПТИЦА
(Посвящается С. А. Жарову)
По голубому поднебесью
Жар-птица дивная летит;
Она своей чудесной песнью
Острей меча врагов разит.
Там атаман казачий правит,
Крылатый хор там песнь поет;
Той песни сам Господь внимает,
Та песня Родину спасет.
Навеки, Жаров, ты прославлен,
Крылатый хор прославлен твой;
Пророкам вещим будешь равен
В народной памяти родной!
Конечно, стихи далеки от совершенства, но включены они в нашу книгу не случайно. Автор стихотворения точно подметил, что белоэмигрант Сергей Жаров «острей меча врагов разит». Его песни как религиозного, так и светского содержания были строго-настрого запрещены в Советском Союзе. Таможня зорко следила, чтобы пластинки с записями хора не попали к советским гражданам и они ничего не знали о музыкальном ансамбле. Имя Жарова было запрещено упоминать в советской литературе и журналистике не только в положительном, но и в негативном контексте. О нём вообще ничего нельзя было говорить.
В начале перестройки, в 1987 году, вышел роман писателя Даниила Гранина «Зубр». Книга посвящена судьбе знаменитого советского биолога и генетика Н. В. Тимофеева-Ресовского, в 30-е годы жившего в Германии и близко знавшего Сергея Жарова. Информация о Жарове в книге чудовищно искажена, но автора ни в чём винить нельзя: он сам ничего о Жарове не знал. Тем не менее он первый пробил советскую цензурную броню, запрещавшую упоминать даже имя белого эмигранта. Вот что писал Даниил Гранин о взаимоотношениях Тимофеева-Ресовского со знаменитым регентом: