Второй выдающейся певицей в женском хоре Жарова была сопрано Людмила Азова — солистка Нью-Йоркской филармонии и Национальной ассоциации оркестров. В её репертуаре значились такие оперные партии, как Фьорди-лиджи в «Так поступают все женщины» Моцарта, Мими в «Богеме» и заглавная в «Чио-Чио-сан» Пуччини. Какое-то время Людмила Азова была одной из самых известных певиц русской эмиграции в США.
Особого внимания заслуживает Тамара Беринг. Ее голос в 50-е годы часто звучал по американскому радио. Лидия Каргай, жена протоиерея Сергея Каргая, тоже принимала участие в женском хоре Жарова. А до этого она не один год пела в хоре Н. П. Афонского и Б. М. Ледковского. Хористка Лидия Ляшевич-Скидан была женой администратора хора Афонского Алексея Скидана и сделала всё возможное, чтобы Жаров пригласил её в свой ансамбль.
Неожиданно для всей русской эмиграции в США согласие на участие в женском хоре дала выдающаяся певица народных песен Серафима Мовчан-Блинова. Таким образом женский хор под управлением Жарова сформировался и записал несколько песен: «Катюшу», «Красный сарафан», «Вечерний звон», «Однозвучно гремит колокольчик…», «Ах, улица широкая», «Мы на лодочке катались», «Лезгинку», «Я помню вальса звук прелестный»… Но главным хитом пластинки стали «Подмосковные вечера».
Торжественный приём в Чикаго
В чём же заключался секрет успеха казачьего хора на протяжении 37 лет? Сам Жаров так отвечал на этот вопрос: «Я объясняю его хорошим подбором голосов, их свежестью и спетостью хора». В процитированном интервью Сергей Алексеевич явно скромничает. Важную роль играли подбор репертуара и оригинальность исполнения каждого музыкального произведения. Жаров тщательно относился к их выбору. Для Германии у него была своя программа, для американцев — своя…
Хормейстер, хорошо знакомый с немецкой публикой, умело составлял концертную программу, причём новые вещи обычно исполнялись на бис для изучения зрительских реакций. Если новинка принималась слушателями с одобрением, то он включал ее в основную программу. Что касается аранжировки многих классических произведений, к привычному звучанию которых привыкли старые эмигранты, то он проделывал с ними самые смелые, поистине революционные эксперименты, и это порой приводило в ярость значительную часть консервативно настроенной публики.
Люди за несколько десятилетий усваивали определенные шаблоны, и возможность их обновления им просто не приходила в голову. Да и зачем? Но Жаров был революционером в музыке. Он первым научил своих хористов петь с закрытым ртом. Заставил их весьма убедительно имитировать не только звучание музыкальных инструментов, но и звон колоколов, цокот лошадиных подков, скрип седла или звук заплетающихся стремян. Всё это придавало исполняемой мелодии неповторимый колорит, помогая при этом слушателю, особенно иностранному, лучше понять содержание песни.
Обратимся к образу индийского гостя из оперы Н. А. Римского-Корсакова «Садко». Достаточно послушать его арию в исполнении Донского хора, чтобы поразиться, до какой степени Жаров развил имитирование. Кто бы мог подумать, что хормейстер способен с таким неподражаемым мастерством превратить человеческие голоса в инструменты симфонического оркестра!
Наконец, подбирая певцов, он понимал, что каждый из них — солист. Но без его, жаровского, чутья все они — ничто! Только он мог создать из них непревзойденный музыкальный инструмент — хор. Только он мог расставить их в одному ему ведомом, правильном порядке, в соответствии с тембром, диапазоном, силой голоса, с частотой колебания голосовых связок.
Услышав «Славим Платова-героя» и «Старинный вальс» в исполнении Ивана Березова, зрители с трудом верили, что эти два произведения может исполнять один и тот же человек. Только что стихийный бас Березова прославлял атамана Платова и его воинские подвиги, и вот он, уже в жанре сентиментально-мечтательной медитации, звучит в «Старинном вальсе».
А что делал Михаил Бажанов со своим густым басом? В каждой его песне звучала нестерпимая тоска по ушедшей в небытие России!