Где бы ни находился хор, Жарову обязательно нужно было быть главным. Он никогда и никому не уступал лидерства. На кадрах старых фильмов можно без труда заметить, что после концерта или исполнения какой-нибудь отдельной песни кланялся один Жаров. Певцы не имели права это делать. Все аплодисменты тоже должны были доставаться только ему. Если же публика была очарована какой-нибудь одной вещью и настойчиво требовала, чтобы солист поклонился ей, то такая песня уже на следующий день исчезала из репертуара, или переделывалась до неузнаваемости, или производилась замена исполнителя.
Из-за своего маленького роста Жаров всегда стоял на подиуме. Это условие постоянно оговаривалось в зарубежных контрактах, а на гастроли по Америке сразу несколько подиумов импресарио возил с собой в одном из трейлеров. На одном из концертов рабочие забыли установить подиум — Жаров так разнервничался, что от волнения, дирижируя, стал бегать по сцене, пока не свалился в оркестровую яму. Публика, смеясь, аплодировала, когда он вылезал оттуда. После этого случая перед каждым концертом регент лично проверял, поставлен ли подиум.
Надо сказать, что Жарик любил выпить, но никогда особенно не злоупотреблял. Однако очень хорошо понимал людей пьющих и всегда пытался им помочь. А таких в хоре было немало! Встречались и настоящие алкоголики. Больше других страдал «несчастной слабостью» солист Леонид Луговской, бывший певец Одесской оперы, обладавший уникальным голосом — бас-баритон. Нередко он находился в таком состоянии, что соседние певцы во время концерта поддерживали его, чтобы он не упал. Луговской мог залпом выпить целую бутылку виски.
Однажды на концерте в Германии врач из зрительного зала крикнул регенту, что Луговского срочно нужно отправить в больницу: по всей видимости, у него гипертонический криз, так как он не может стоять на ногах. Но доктору объяснили, что это нормальное состояние солиста и за судьбу «донского казака» беспокоиться не нужно. Как стало потом известно, сердобольный немецкий врач, страстный поклонник Жарова, через несколько месяцев скончался, а Луговской после этого концерта прожил ещё не один десяток лет.
Когда казачий хор гастролировал в Германии, в городе Вюрцбурге, 22 ноября 1963 года в Далласе был убит президент США Джон Кеннеди. Танцоры за кулисами, ожидая своего выхода, первыми услышали новость по радио и тут же передали Жарову, находившемуся на сцене. Сергей Алексеевич повернулся к зрительному залу и трагическим голосом поделился печальным известием со слушателями. Воцарилась гробовая тишина. Немцы любили американского президента, особенно после его ставшей культовой фразы: «Я берлинец» (Ich bin ein Berliner). Некоторые женщины заплакали, другие теснее прижались к мужьям. Повсюду слышались всхлипы и тяжелые вздохи. Наконец весь зал встал и застыл в минуте молчания. Концерт был отменен.
Жаров с хористами сразу отправились в отель. А ночью в комнате регента раздались истошные крики, звон разбитой вдребезги посуды и шум от опрокинутых стеклянных столов. Когда ворвались в апартаменты дирижёра, он лежал в луже крови и хрипел: «Меня хотели убить, как Кеннеди!» Охрана гостиницы стала разбираться, как это могло произойти. Жарик жил на пятом этаже. Дверь в комнату была заперта, и её никто не открывал. Через окно в номер тоже никто не мог проникнуть, так как лестницу никто не подставлял и по верёвке с крыши никто не спускался. Очень скоро служба безопасности выяснила, что русский дирижер в тот вечер сильно напился и, когда пошёл в ванную, поскользнулся на мокром кафеле и, упав, разбил голову. Но он не хотел в этом признаться и выглядеть смешным, поэтому разыграл трагедию. На самом деле подобные истории уже случались с ним не раз, когда он выпивал. Но надо признаться, так сильно выпивал он нечасто, особенно когда ему перевалило за шестьдесят. Хотя курить продолжал, как и раньше, — две пачки сигарет в день.
После трагикомического случая в Вюрцбурге Жаров не мог дирижировать. Пропустил восемь концертов. Врачи наложили на разбитый нос повязку, с ней он проходил несколько дней. Обычно перед началом каждого концерта он строил хор в две шеренги и внимательно осматривал певцов, строго придираясь к незастегнутым пуговицам или неначищенным сапогам. На той неделе он не третировал никого. Ждал, когда нос заживёт, а потом снова принялся за старое. Такого отношения к себе многие, конечно, не выдерживали.
А ведь среди них были замечательные солисты, в прошлом выступавшие в Парижской опере или певшие с самим Шаляпиным, как, например, Дубровский и Юренев. Их самолюбие страдало от колкостей Жарова — они не смогли больше мириться с унижением и перешли в Платовский казачий хор под управлением Николая Кострюкова, где над ними не издевались, а оценили по достоинству. Жаров очень скоро осознал свою ошибку, упрашивал певцов вернуться, но те не изменили своего решения.