Их знакомство состоялось в 1915 году, через несколько недель после того, как по Москве прокатились антигерманские погромы. Во всем обвинили Царскую семью и великую княгиню Елизавету Федоровну!
Всё это в конце концов привело к взрыву общественного негодования. Один из московских приставов докладывал: «Я видел толпу в революционные годы, но не видел такой ярости». Действительно, народ, разбившись на многочисленные отряды, растекался по всему городу. Причиной погрома стало и то, что фабрика носила немецкое название. Попутно разъяренная толпа разграбила несколько квартир, владельцы которых, на свою беду, носили немецкие фамилии.
Вначале у беспорядков была хоть какая-то логика. Выявляли людей с немецкими и австрийскими именами. Затем начался хаос: громили не только немецких, но и русских предпринимателей. От бесчинств в Москве «пострадало 475 торговых и промышленных предприятий, 207 квартир и домов. Пострадавшими оказались: 113 подданных вражеских держав; 489 российских подданных с иностранными фамилиями и подданных союзных и нейтральных держав и даже 90 подданных России с русскими фамилиями. Убытки за три дня погрома исчислялись 40 миллионами рублей», как писали газеты того времени. Такого ущерба не смогла бы нанести русским немецкая авиация за несколько дней бомбежек.
В начале 1915 года запретили на Рождество устанавливать и наряжать ёлки. Даже издали указ, вспомнив, что это немецкий обычай. Поспешно, ещё в сентябре 1914 года, Петербург переименовали в Петроград. В первые дни войны разгромили германское посольство, сбросив с крыши громадных бронзовых коней. Погромщики под снисходительными взорами полиции не только разграбили особняк, но и выбросили на улицу старинную мебель, содрали со стен обои и разбили мраморные статуи, орудуя бронзовыми статуэтками эпохи Возрождения.
В 1916 году по Москве разнесся слух, что по поручению немецкого императора Вильгельма II в Россию прибыл великий герцог Гессенский и Прирейнский Эрнст Людвиг, чтобы склонить Николая II к заключению сепаратного мира, и скрывается незваный гость в Марфо-Мариинской обители, основательницей и настоятельницей которой является его родная сестра Елизавета Федоровна.
«Хорошо организованная толпа собралась у ворот и потребовала впустить внутрь — проверить, “здесь ли шпион”. Под крики “Немку — долой” и “Выдайте шпиона!” толпа ринулась на приступ. Ворота оказались незапертыми. Прямо за ними стояла Елизавета Федоровна. Наступавшие опешили. Великая княгиня ровным голосом спросила, желают ли пришедшие говорить с ней. Вперед выступили зачинщики. На их вопросы относительно Эрнста Елизавета Федоровна ответила, что его не было и нет в обители и что они могут в этом убедиться, осмотрев все помещения. В эту минуту появился конный отряд полиции. Толпа рассеялась».
Через несколько дней Елизавета Федоровна встретилась со знаменитой оперной певицей Марией Климентовой-Муромцевой, первой исполнительницей на сцене Мариинского театра в Петербурге роли Татьяны в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин». Климентова-Муромцева была вдовой С. А. Муромцева, выдающегося русского правоведа, одного из основоположников конституционного права России и председателя I Государственной думы (1906). Во время Первой мировой войны обе женщины стали сестрами милосердия и помогали раненым, как русским, так и немецким. Они решили создать хор из православных солдат-инвалидов и организовать его выступления в военных госпиталях и лазаретах. Поэтому обратились к директору Московского синодального училища А. Д. Кастальскому.
К их затее Александр Дмитриевич отнесся весьма скептически, но отказать двум высокопоставленным дамам не посмел и решил отделаться от них, порекомендовав в качестве регента одного из своих самых нерадивых учеников — Сергея Жарова, предупредив, что тот никакими выдающимися музыкальными способностями не обладает, характер имеет строптивый, но больше у него для хора никого нет. Когда Елизавета Федоровна и Мария Николаевна увидели кандидата, присланного Кастальским, обе не на шутку расстроились: перед ними стоял мальчик лет двенадцати. Однако Жаров очень серьезно отнесся к поручению. Уже через несколько недель, обойдя все крупные госпитали Москвы и Подмосковья, побывав вблизи линии фронта, он набрал хористов. В таком составе инвалиды выступали не только в госпиталях и лазаретах, но даже в храме Христа Спасителя — главном православном соборе Москвы.