Местные итальянские газеты лестно отзывались об экзотическом хоре донских казаков. Но главное — о них не забыла и швейцарская пресса, начавшая самую настоящую борьбу против правительства из-за необоснованного выдворения из страны такого замечательного музыкального коллектива. Как это ни удивительно, но журналисты одержали победу. Визы на въезд в Швейцарию были получены, а последние концерты на Лигурийском побережье принесли и хороший доход.
Германия в 1924 году
В Швейцарии задержались ненадолго. Уже в мае хор оказался в Германии. Газеты писали, что в Париже открылись VHI Олимпийские игры, а на парламентских выборах во Франции убедительную победу одержал левый блок. В Германии же чувствовалось, что страна движется вправо. Много говорили о путче А. Гитлера и Э. Людендорфа, о чудовищной инфляции и обесценивании бумажной немецкой марки. Покупательная способность немцев оставалась невысокой, однако уже первые концерты в Штутгарте показали, как нуждались они в качественной музыке: все билеты были распроданы мгновенно. Это заставило Жарова и солистов изрядно понервничать. Они понимали, что значит выступать перед германской публикой, весьма образованной в музыкальном отношении, особенно в том, что касается хорового пения. Однако всё обошлось. Швабские газеты писали: «Состоящий из 35 человек хор явился сенсацией в мире хорового пения. Мы тоже располагаем прекрасными мужскими хорами, но их умение даже отдаленно не напоминает то, что нам вчера было преподнесено донским казачьим хором…»
Никакой враждебности к русским немцы не проявляли. Наоборот, чувствовался неподдельный интерес к русскому искусству, к казачьему хоровому пению.
Потом были гастроли во Франкфурте, Мюнхене и Бреслау. И повсюду аншлаг. Искушенная публика Германии, где жило много высокообразованных эмигрантов, хорошо понимала, что регент требовал от исполнителей прежде всего точной передачи текста песен и полного вживания в их образную структуру. Роль каждого певца продумывалась до мельчайших деталей, а каждый звук, каждое слово должны были быть пропущены через сознание. Добиться этого можно только при одном условии: на репетициях любое произведение пропевали несколько раз слово за словом, фразу за фразой, с необходимыми повторениями, пока не достигали совершенства.
При концертном исполнении демонстрировали широкий эмоциональный диапазон — от глубокого отчаяния до внезапно обжигающего счастья, что вообще характерно для души русского народа. Жаровцам для этого не требовалось усилий и искусственной наигранности: пройдя через ад Гражданской войны, они до дна выпили чашу человеческих эмоций — от муки до радости, что остались живы. Поэтому любой текст исполняли эмоционально наполненно. И публика это ценила, одаривая музыкантов бурными аплодисментами.
Настоящий триумф ожидал казаков в Баварии. Вернувшись в Мюнхен, певцы видели, как перед концертом зал окружила конная полиция, стараясь сдержать публику, стремившуюся попасть внутрь без билетов: все до единого были раскуплены задолго до начала гастролей. Донской хор был уже хорошо известен во всей Германии.
Во время концерта в одну из лож в сопровождении важных особ проследовала высокая пожилая женщина. Как позже узнал Жаров, это была Мария София Баварская, в 1859 году вышедшая замуж за Франческо де Бурбона, в будущем последнего короля Обеих Сицилий.
Когда войска Гарибальди высадились на западном побережье Сицилии, один из его генералов осадил крепость Гаэту. Её защитница королева Мария София проявила чудеса храбрости: днем и ночью она обходила госпитали, принося необходимые медикаменты и еду раненым. При этом крепость постоянно обстреливали с моря. Некий швейцарский офицер, воевавший на стороне неаполитанского короля, предложил ей спрятаться в одном из казематов, но она лишь ответила: «Как немка и королева, я обязана сделать все, что от меня зависит, чтобы облегчить долю тех, кто страдает по нашей вине».
Об этом геройском поступке написали многие европейские газеты: «В калабрийской шляпе, закутанная в длинный плащ, она была прекрасна. Молодая, красивая и храбрая женщина была достойным представителем королевства, защищавшего свою последнюю цитадель. Однажды во время бомбежки королева находилась слишком близко к окну — осколок стекла поранил ее лицо, но она лишь усмехнулась: “Очень невежливо со стороны врага никогда не оставлять меня в покое”».