С. В. Рахманинов только что полностью написал свою Божественную литургию, что тогда взволновало весь музыкальный мир. Исполнение литургии синодальным хором произвело потрясающее впечатление не только на публику, но и на самого композитора.
Сергей Васильевич был предметом бесконечных оваций со стороны присутствующих. Растроганный композитор горячо поблагодарил хор, а меня, случайно подвернувшегося мальчика, потрепал по бритой голове. Это выражение ласки было довольно чувствительно. Рука великого пианиста была обратно пропорциональна моей маленькой голове, но все же приятное чувство от этой ласки осталось у меня до сегодняшнего дня.
Из-за маленького роста меня все звали только по имени. Фамилию свою я в первый раз услышал, когда в марте 1917 года окончил школу.
Выпуск… Экзамены я сдал каким-то чудом. Возможно, что и здесь сыграл свою роль мой детский вид.
Вспоминаю главный экзамен: первое публичное управление оркестром.
Стою за пюпитром перед оркестром. Дирижирую сюиту Аренского. Увлекаюсь… Порывисто взмахиваю правой рукой и чувствую, что манжетка не прикреплена к рубашке, соскальзывает мне на руку. Задержать её не могу — держу в руках дирижерскую палочку. Ещё мгновение — и я вижу, как она, соскользнув по палочке, дугой летит в оркестр… Смущение среди музыкантов — моих коллег, среди учеников школы — заглушенный смех.
У меня темнеет в глазах, я хочу все бросить и выбежать из зала. Стараюсь найти потерянное место сюиты, нервно перелистываю партитуру. Не нахожу… И вот меня охватывает решимость отчаяния. Безграничным усилием беру себя в руки и дирижирую наизусть, в эту минуту поставив всё на карту. Моя воля побеждает. Оркестр — в моих руках, и я веду его с увлечением, для меня до этого дня незнакомым.
Рукоплесканья наполнили зал. Экзамен был сдан блестяще. Меня похвалили. Во мне открыли новый талант.
Этот момент никогда не изгладится из моей памяти. Он был для меня символическим. Моя жизнь и впоследствии изобиловала трагикомическими моментами, но я их научился побеждать. Самым страшным для меня было всегда — быть смешным».
Александр Кастальский
Из всех учителей Сергея Жарова особенно хочется выделить директора училища Александра Дмитриевича Кастальского (1856–1926). Сделать это необходимо, чтобы лучше понять масштабность и глубину музыкального образования в Московском синодальном училище.
Александр Дмитриевич учился в Московской консерватории у великих русских композиторов. В течение года теорию музыки изучал под руководством П. И. Чайковского. Затем учился у Н. А. Губерта и С. И. Танеева. Однако полный курс Кастальский не закончил: в мае 1881 года был призван в армию и служил артиллеристом.
О себе Кастальский писал: «Я родился в Москве 16 ноября 1856 года. Мой отец, известный в Москве протоиерей Дм. Ив. Кастальский, не замечая за мной особого влечения к музыке, поместил меня во 2-ю Московскую гимназию, где я и учился с грехом пополам. Но моя мать, бойко игравшая на фортепиано, а в юности певшая и регентствовавшая в институтском церковном хоре, вероятно, заметила во мне некоторое музыкальное дарование, так как пробовала учить меня на фортепиано и заставляла петь варламовские и гурилёвские романсы и песни. Один из моих многочисленных дядей, большой любитель народных песен, просвещал и меня по этой части. Если прибавить посещение служб с певчими (помню начало одного пасхального концерта, где басы начинали: “Днесь всяка тварь веселится и радуется…”) да колокольный звон, то этим, кажется, и исчерпывались мои музыкальные впечатления и художественное образование в период 8-18 лет. Помню, я что-то пилил на двухрублевой скрипке, дудел в какие-то дудки; любил играть на гребенке, натягивая на нее бумажку (под руководством вышеупомянутого дяди), а также неизменно таперствовал по слуху на семейных вечеринках».
В 1875 году, во время одного из домашних концертов, на Кастальского обратил внимание преподаватель Московской консерватории П. Т. Конев и уговорил его поступать в высшее музыкальное учебное заведение, хотя Александр Дмитриевич собирался учиться в Петербургской сельскохозяйственной академии. Из воспоминаний Кастальского: «Мои дарования никем, кроме Конева, особенно замечены не были, да и сам я проходил курс не борзо, одолевая науку не без труда; не прочь был при случае и увильнуть от уроков (ходить в консерваторию приходилось пешком и далеко, иногда по два раза в день). Фортепианными упражнениями надоедал домашним. Помню, в одно лето перенесли мою рояль в садовую беседку; погода стояла жаркая, и я упражнялся, наливая себе за ворот воды для прохлады. Теорию музыки я проходил в консерватории под руководством П. И. Чайковского (1 год), Н. А. Губерта и С. И. Танеева. В ученическом оркестре играл на литаврах, причем однажды, за невнимательный счет пауз, мне порядочно попало от горячего Н. Г. Рубинштейна. Мое музыкальное развитие заключалось, главным образом, в слушании симфонических концертов и репетиций к ним; помогал в оркестре, играя в группе ударных. Зарабатываемые уроками небольшие деньжонки я нередко тратил на покупку партитур исполняемых сочинений. Изучал “Руслана”, симфонии Бородина, оркестровое “Садко” Римского-Корсакова, сборники песен Балакирева, Мельгунова. Думаю, что этим путем развил себя больше, чем консерваторскими задачами. К классикам особого тяготения не имел. <…> Вообще, в церковной музыке был полным профаном, хотя и чувствовал эффекты хоровой звучности. <…> Поступив в 1887 году в Синодальное училище преподавателем на фортепиано, я впервые познакомился с работой над специально церковным хором; им руководил знаменитый впоследствии В. С. Орлов, с которым мы были хорошо знакомы еще по консерваторской скамье и благодаря которому я и поступил в “Синодалку”, как называли иногда училище. <…> Церковным композитором и даже “родоначальником” целого направления сделался я совершенно неожиданно как для себя, так и для других; так же случайно, как попал в консерваторию, готовясь к сельскому хозяйству. Рассматривая и выбирая как-то (1896 год) с В. С. Орловым различные пьесы для репертуара Синодального хора, я попробовал сличить мелодию одного “Достойно” сербского напева с подлинными мелодиями его в сербском обиходе и заметил, что автор, видимо, не умел справиться ни с одной из них. Василий Сергеевич предложил мне гармонизировать одну из этих мелодий».