— Дневник серпа по традиции изготавливается из пергамента и переплетается в лайку.
— Лайку… — пробормотал Роуэн. — Надеюсь, имеется в виду выделанная кожа, а не лучший друг человека…
Наконец-то Фарадей рассмеялся. Цитра казалась раздосадованной, что Роуэну удалось-таки насмешить учителя — как будто тем самым ее соперник вырвался вперед. Роуэн знал: несмотря на то, что Цитре совсем не хочется становиться серпом, она сделает все, чтобы побить его в соревновании за эту должность — будучи бойцом по натуре, она просто не умела иначе.
А Роуэн умел. Если надо было, он боролся за первенство, но никогда не стремился доказать свое превосходство в незначительных мелочах. Возможно, рассуждал он, это даст ему некоторое преимущество перед Цитрой. А потом спрашивал себя, желает ли он этого преимущества.
Профессия серпа не стояла в его списке жизненных интересов. Собственно, такого списка пока не существовало. Учась в школе, Роуэн понятия не имел, что будет делать со своим необъятным будущим. Но сейчас, попав в обучение к серпу, он стал подозревать, что у него, возможно, достаточно крепкий стержень для этого ремесла. Если серп Фарадей избрал его как подходящего с моральной точки зрения, то, может, он и правда годится?
Что ему решительно не нравилось, так это вести дневник. Живя в огромной семье, где никто особенно не интересовался его мнением ни по какому вопросу, Роуэн привык ни с кем не делиться своими мыслями.
— Не понимаю, чего ты так переживаешь, — сказала ему Цитра, когда они как-то вечером после ужина писали в дневниках. — Никто и никогда не станет читать его, кроме тебя самого.
— Тогда зачем вообще писать? — огрызнулся Роуэн.
Цитра вздохнула, как будто пыталась вразумить несмышленое дитя.
— Чтобы научиться писать официальный дневник серпа. Тот из нас, кто получит кольцо, будет обязан делать это каждый день. Так велит шестая заповедь.
— Уверен — его тоже никто не станет читать, — сказал Роуэн.
— Но у людей будет к нему доступ. Архив серпов открыт для всех.
— Ага, — согласился Роуэн. — Это как с Грозоблаком. Все могут читать, но никто не читает. Вместо этого все играют в игры и пялятся на голограммы котиков.
Цитра пожала плечами:
— Тем более чего кипятиться? Там миллионы страниц, твой дневник в них попросту потеряется. Можешь влепить туда хоть список покупок или что ты ел на завтрак. Никому все равно нет никакого дела.
Но Роуэну было дело. Если уж он собирается водить пером по бумаге, как настоящий серп, он будет делать это правильно или не делать вовсе. Пока что, глядя на удручающе пустую страницу, он склонялся к последнему.
Он наблюдал за Цитрой, полностью поглощенной своим дневником. С того места, где сидел юноша, он не мог рассмотреть, что именно она пишет, но видел, что почерк у нее превосходный. Наверно, брала уроки каллиграфии в школе. Это один из тех предметов, на которые ходят, чтобы показать, какие они супер-пупер. Как и на латынь. Если он станет серпом, наверно, придется научиться писать нормально, по-прописному. А пока сойдут и корявые печатные буквы.
Он подумал: а если бы они с Цитрой ходили в одну школу, они бы подружились? Скорее всего, они бы даже не подозревали о существовании друг друга. Цитра из «активных», а Роуэн всегда уходил в сторонку. Круги их общения были бы как орбиты Марса и Юпитера, которые никогда не пересекаются. Однако сейчас наступила конвергенция — орбиты сошлись в одной точке. Вряд ли Роуэна и Цитру можно назвать друзьями; у них не было возможности подружиться до начала навязанного им ученичества. Они партнеры, они соперники. Но Роуэн вдруг осознал, что чем дальше, тем труднее ему разбираться в своих чувствах к Цитре. Единственное, что он знал точно — ему нравится смотреть, как она пишет.
В одном серп Фарадей строго придерживался своей линии: не вступать в контакт с семьей.
— Не советую вам поддерживать связь с родственниками, пока вы в обучении.
Цитре приходилось туго. Она тосковала по родителям, а еще больше по братику Бену. Вот это было неожиданно, потому что дома у нее вечно не хватало на него терпения.
А Роуэну, похоже, разлука с родными неприятных переживаний не доставляла.
— Для них главное — иммунитет, а где болтаюсь я сам, им безразлично, — сказал он Цитре.
— Бе-едненький, — протянула та. — Мне пожалеть тебя или как?