— Когда нас покидает серп — это всегда трагедия, — продолжал горевать Ксенократ, — особенно если это столь уважаемый человек, как серп Фарадей.
Во внешнем мире на Ксенократа работала целая команда помощников и осведомителей, но здесь, дома, у него не было ни единого слуги. Еще одно противоречие. Верховный Клинок сам заварил чай и теперь разливал его, предложив гостям сливок, но не дав сахара.
Роуэн пригубил из чашки, а вот Цитра не желала принимать от этого человека ничего, даже самой малости.
— Он был прекрасным серпом и хорошим другом, — сказал Ксенократ. — Нам будет его остро не хватать.
Невозможно было догадаться, искренен Ксенократ или нет. Противоречивая натура Верховного Клинка проявлялась и здесь: его слова одновременно казались и идущими от сердца, и фальшивыми.
По дороге в город он поведал им подробности кончины серпа Фарадея. Накануне вечером, примерно в десять пятнадцать, Фарадей появился на перроне местной железнодорожной станции. Затем, когда показался поезд, он бросился на рельсы. Происшествию имелось несколько свидетелей, которые, по-видимому, испытали облегчение, что серп выполол себя, а не кого-то из них.
Если бы на месте серпа был какой-то другой человек, его останки отправили бы в ближайший центр оживления, но относительно серпов закон был предельно ясен. В этом случае оживления не будет.
— Но это же какая-то бессмыслица, — проговорила Цитра, борясь со слезами и проигрывая в этой борьбе. — Он был не из тех, кто мог так поступить! Он очень серьезно относился к своим обязанностям перед обществом и перед нами, его учениками. Не могу поверить, чтобы он взял и все бросил…
Роуэн хранил молчание, ожидая, когда выскажется Верховный Клинок.
— На самом деле, — проговорил Ксенократ, — это вовсе не бессмыслица.
Прежде чем заговорить снова, он сделал мучительно долгий глоток чаю.
— Согласно традиции, когда наставник производит самопрополку, любой, кто находится у него в обучении, перестает быть его учеником.
Цитра ахнула, поняв, на что намекает Верховный Клинок.
— Он сделал это, — продолжил Ксенократ, — чтобы избавить одного из вас от необходимости выполоть другого.
— А значит, это ваша вина, — сказал Роуэн. И добавил с налетом издевки: — Ваше превосходительство.
Ксенократ застыл.
— Если ты имеешь в виду решение устроить для вас соревнование со смертельным исходом, то это было не мое предложение. Я всего лишь выполнял волю коллегии и, честно говоря, нахожу твою инсинуацию оскорбительной.
— Мнения коллегии мы так и не услышали, — возразил Роуэн. — Голосования не было!
Ксенократ встал, показывая, что беседа окончена.
— Сочувствую вашей утрате, — сказал он.
На самом деле это была утрата не только для Цитры и Роуэна, но для всего Ордена, и Ксенократ прекрасно это знал.
— Значит… это все? — спросила Цитра. — Мы можем возвращаться домой?
— Не совсем, — сказал Ксенократ, на этот раз избегая смотреть собеседникам в глаза. — Хотя по традиции ученики ушедшего серпа освобождаются от своих обязанностей, но другой серп может заступить на его место и принять их к себе. Редко, но все же такое случается.
— Вы? — спросила Цитра. — Это вы вызвались быть нашим наставником?
Но Роуэн прочитал в глазах Ксенократа правду.
— Нет, не он. Это кто-то другой…
— Мои обязанности Верховного Клинка не позволяют мне брать подмастерьев, это невозможно совмещать. Но вы должны чувствовать себя польщенными: на вас сделал заявку не один, а два серпа — по одному на каждого.
Цитра покачала головой:
— Нет! Мы принесли присягу серпу Фарадею и больше никому! Он умер, чтобы освободить нас, значит, мы должны быть свободны!
— Боюсь, я уже дал этим наставникам свое благословение, так что вопрос решен, — сказал Ксенократ, а затем, обратился к каждому из них по очереди: — Ты, Цитра, станешь ученицей почтенного серпа Кюри…
Роуэн закрыл глаза. Он обо всем догадался еще до того, как Ксенократ произнес:
— А ты, Роуэн, продолжишь обучение в умелых руках почтенного серпа Годдарда.
Часть третья
СТАРАЯ ГВАРДИЯ И НОВЫЙ ПОРЯДОК
• • • • • • • • • • • • • • •