Самым долгим перед отъездом был разговор с Евгением Ивановичем. Чаев уже два года занимался исключительно станочным парком всех моих заводов, причем многие станки уже производил сам, в отдельно выстроенных цехах. Оказалось, что чаще самому проще станок построить, чем переводить существующий на электротягу — и теперь из-за границы везлись лишь уникальные, очень сложные или очень большие станки, а для большинства — заказывались лишь "запчасти" типа шпинделей, суппортов и прочих прецизионных деталей. Поэтому у Клима Тимофеева все станки были уже собственного производства. Ну а теперь остро возникла потребность в уникальном оборудовании, которого за границей тоже никем не делалось.
Двадцать четвертого февраля Луховицкий провел пробное бурение с помощью сделанной им передвижной буровой машины и за день пробурил скважину свыше шестидесяти метров глубиной. Дальше я велел испытания не проводить — время было дорого. Установка отправилась в Феодосию, собрался туда и я. Юра тоже очень просился, но ему было выдумано какое-то новое срочное задание и он от меня с просьбами отстал. Камилла после этого демонстративно принесла мне пирожок…
Но с выездом все же пришлось немного задержаться: от Энгельгардта пришло письмо с просьбой его срочно посетить.
Когда я приехал в Саратов, оказалось, что Александра Платоновича отозвали с должности губернатора и назначили товарищем (заместителем, по сути) министра сельского хозяйства. Собственно, из-за этого он и попросил меня заехать:
— Я вам, Александр Владимирович, хочу оставить экземпляр рукописи моей по упорядочиванию сельского хозяйства. Посмотрите, если найдете что-либо сомнительное — не откажите в любезности, известите меня. Я слышал, вы снова уезжаете — опять в Уругвай? Надолго ли?
— Посмотрю, непременно посмотрю. А уезжаю я все же в Россию, на Дальний Восток. Думаю, месяца на три. Но прочитаю я быстро, и если что — письмо вам отправлю, думаю, уже из Порт-Саида. Так что долго вам ответа ждать не придется.
— Я особо попрошу рассмотреть часть, где сельскохозяйственные машины и их применение описаны. Сдается мне, что ваши слова об убыточности пользования тракторов несколько устарели. Мне вопросы эти интересны, и я узнал, например, что Алексей Александрович Бобринский, например, специально закупил во Франции до полусотни тракторов "Першерон" французской выделки. Цены на них на треть ниже ваших, и это, скорее всего, делает использование таких машин делом уже прибыльным.
— Ну, мне его не жалко, сам виноват. Трактора у него весной же все и сломаются, где он их чинить собрался? Сами французы, обратите внимание, пока предпочитают покупать трактора у меня, хоть и дороже. Причем не только потому, что мои машины много лучше, но и потому, что у Барро, который мои трактора там продает, сейчас как бы не шесть дюжин мастерских по всей стране создано. Бобринский мастерские ремонтные тоже купил?
— Об этом не неизвестно…
— Ладно, пока не стоит об этом — надо смотреть по результатам, осенью. А то получается, что я конкурента хаю — улыбнулся я. — Но рукопись я непременно прочту, тем более на пароходе дел особых и не предвидится.
— И еще, Александр Владимирович, это вам в знак моей особой благодарности: знаете, от вашего молочка у меня очень существенная поправка здоровью получилась. Так что не отказывайтесь, примите — и он протянул мне дарственную на небольшое поместье в две сотни десятин. — Думал, задержусь тут еще годика на два, купил нынче осенью — да теперь уж и не получится воспользоваться. А вы всяко землю с пользой для Империи применить сумеете — там ведь, кроме собственно земли, и нет ничего.
Отказываться я не стал, неудобно. Да и сумма в шесть тысяч для губернатора — не очень-то и великие деньги. А мужик — хороший, не зря ему в модельном цеху именной "УАЗик" собирают…
— А на мое место прочат некоего Петра Аркадьевича Столыпина. Я с ним незнаком, слышал только, что последний год был Гродненским губернатором, а до того в какой-то глуши пребывал уездным предводителем дворянства. Надеюсь, с вашей помощью он тут дел не наворотит, и вы с ним подружитесь…
В словах Энгельгардта явно звучала неприязнь к выскочке. Да и у меня почему-то особых надежд на "дружбу" не было…
В день отплытия, уже в Феодосии, получил я письмо и от Арсеньева. Дмитрия Герасимовича тоже отзывали с поста губернатора Перми и отправляли на пост градоначальника в Одессу. В письме Арсеньев выражал уверенность, что теперь мы сможем видеться чаще, поскольку на меня у него уже появились определенные планы. А еще он сообщал — в качестве забавного анекдота — что теперь и он, и я оказались в Перми увековечены: там появилась Александровская площадь и Арсентевская улица.