Три вопросительных взгляда уставились на замолчавшего воина. Заметив это Иво недовольно скривился.
— Я так погляжу не только девчонка излишним любопытством страдает. И чего вы в деревню не пошли? Сейчас бы отдыхал в тишине.
— Но вы же нас сами позвали, — пожала плечами девушка.
— И уже жалею об этом. Не одна ты не любишь суету вокруг… Римита Слуга прикончил. Распял на жертвенном столе и обратил в… в проклятую тварь. И хватит об этом!
Поднявшийся на ноги десятник был смурнее тучи. Удостоившаяся его взгляда Ите вся сжалась, уже жалея, что завела этот разговор в угоду своему любопытству.
Вскоре переправа завершилась. Вновь заняв походный порядок разведчики поскакали дальше. До вечера должны были быть еще пара привалов – коням нужно было дать отдохнуть. Но в целом до границы Редалии добрать должны были добраться за пять дней. Все из-за телег, которые хоть и были облегченной конструкции, где упор был сделан на скорость, а не вместительность, с не запряженными лошадьми конкурировать не могли. Без обоза выигрыш по времени составил бы день-полтора, но тогда рано или поздно разведка осталась бы без припасов. Приходилось жертвовать скоростью.
Спустя полчаса, как тронулась процессия, Хакар поравнялся с десятником и задал давно интересующий его вопрос:
— А куда именно наша сотня направится? Знаю, что в Покинутые земли, но выходит, что там намечено больше одного пути?
— Этого я не знаю, — пожал плечами Безглавый. — Если хочешь, вечером к Като подойдем, может просветит.
— А он с нами говорить то будет? — засомневался Хакар. — Где глава всей разведки и где мы…
— Ну с тобой то лично он вряд ли заговорит, — хмыкнул Иво. — А вот я с ним давно знаком. Работали вместе еще когда вот эти побрякушки были из олова. Потом Като в Редалию подался, а так на севере и мотался. И как видишь его ставка сыграла – он рангом теперь повыше меня будет.
— Удобно иметь везде знакомых, — не нашелся, что ответить брильемец.
— Не мудрено, за столько-то лет. В общем вечером найдешь меня, я и сам с Като поговорить хотел, глядишь он не будет против лишних ушей.
Приободренный Хакар вернулся на свое место в конном строю и чуть иначе взглянул по сторонам. Веселящиеся и распевающие песни воины все еще вызывали у него смешанные чувства, но больше на раздражали. Хакар и сам, неожиданно даже для себя, замурлыкал какую-то песенку на брильемском. Одну из немногих у его народа, в которой пелось о отправившемся в дорогу любознательном пареньке. Правда герой песни никогда не покидал Лесов, путешествуя по их опушке с юга на север, в отличие от Хакара.
В глубине души парня наконец-то зародилось предвкушение к грядущему приключению. Когда в последний раз Хак вот так отправлялся в путь, не оглядываясь назад? Может быть лишь в начале своего пути, когда дома, как казалось, его не ждет ничего. Сейчас там, в Лесах, его ждали, но Хакар не спешил возвращаться. Сперва он должен был покончить с опасностью, что грозила всем людям. А дальше… дальше он наконец-то решит, что для него действительно важно.
***
Жгучий пепел. Он падал с небес, если бы они здесь были, уже несколько дней. Когда он касался кожи, та покрывалась волдырями, как от ожогов, чтобы через пару мгновений превратить в сочащуюся гноем язву, которая спустя миг вновь превращалась в совершенно здоровый на вид участок кожи. И так раз за разом. Непрекращающийся ни на миг круговорот боли.
Особенно неприятно бывало, когда поднимался ветер, одними своими порывами срывающий одежду, царапающий кожу до крови, не дающий продохнуть. Он бросал в лицо путнику целые пригоршни пепла, что за эти дни глубокими сугробами покрыл все окружающее пространство. Жгучая пакость попадала в глаза, рот, уши. Иногда, если порыв ветра был особенно неожиданен, пепел проникал и в легкие. Боль, что следовала следом, нельзя было с чем-то сравнить.
Возможно слуги Белиона, известные своей дикой регенерацией и невосприимчивостью к боли, смогли бы пережить эту непогоду без всяких проблем. Но скорее всего они бы до нее и не дожили. Остались бы в гнилом болоте, в паре десятков лиг пути позади. Топь будила в путниках необъяснимую ярость, жажду битвы. Перед ликом бедняги представали его злейшие враги, творящие то, чего обманутый путник боялся больше всего. Конечно большинство Слуг уже давно не трогали видения того, как их давно мертвые или оставленные родители, жены или дети корчились в муках, подвергались чудовищным пыткам или насилию. Но вот за вспыльчивых и часто неуправляемых последователей Белиона Люций ручаться не стал бы. На его взгляд те наверняка поддались бы на провокацию. Но бросились бы на врага не ради спасения родных. Нет. Всего лишь ради еще одной битвы, в которой те и видели весь смысл существования.