Александр не помнил, кричал он или нет, когда, развернувшись, что есть сил побежал к церкви. Он расшвыривал снег, как мельничное колесо рассекает воду. И все равно понимал, что не успеет. А если и успеет, то сможет ли его защитить еще недостроенный храм?
За спиной тяжело обвалился снег; Александр обернулся на глухой шум, увидел вытянутую морду в каком-нибудь аршине от себя, отпрянул с диким криком и поскользнулся.
Падая, он взмахнул рукой и тыльной стороной ладони задел что-то твердое. Раздался негромкий, но гулкий звук, и растянувшийся на земле Александр увидел колокол, качнувшийся прямо над его головой. Звонница. Маленькая временная звонница под навесом стояла возле строящегося храма.
Тварь в тулупе замерла, пригнувшись.
Александр вскочил, ухватился за ближайший к нему колокол и изо всех сил качнул его, а потом, опомнившись, принялся отчаянно дергать за веревку. Извозчик сипло взвизгнул, повернулся и, низко пригнувшись, кинулся в темноту. Ни лошаденки его, ни возка во мраке уже было не различить. А Александр, задыхаясь, теребил и теребил веревку, пока колокольный звон не наполнил голову горячим мерным гулом, и засыпанная снегом земля не качнулась ему навстречу.
Авдюхин навестил Тольского спустя дней десять после того, как того нашли в беспамятстве у Миусского кладбища, то есть, дня через три после того, как Александр пришел в себя.
— Как ты очутился там? — дивился он. — Сам не помнишь?
В пятый или шестой раз за три дня Александр в ответ на этот вопрос отрицательно помотал головой.
— Не так много ты и выпил, вроде, — прикинул поручик. — Должно, у тебя тогда уже жар начинался.
Александр кивнул, полагая, что это лучшее объяснение случившемуся.
— В колокола зачем трезвонил, тоже не помнишь? — Авдюхин дождался отрицательного жеста и продолжил: — Ну и хорошо, что трезвонил. Люди-то сбежались, думали, беда какая. А то замерз бы до утра. Кстати! Чтобы хворь из костей быстрей выгнать.
Он вытащил из мешка крутобокую бутыль рома и поставил ее на стол у изголовья приятеля. Александр выдавил улыбку.
— Спасибо.
Поручик поднялся со стула.
— Пойду я. А то утомлять тебя беседами не велено. — Он повернулся к двери, но спохватился и оглянулся. — Да, Сержа-то помнишь?
По телу Александра пробежала дрожь. Он непослушными пальцами схватил край одеяла и подтянул к горлу.
— Феофанова, — уточнил Авдюхин. — Представь, так и пропал Серж. Всего-то перстень его нашли. Знатный у него перстень был, фамильный. Только потому что семейный, Серж его в карты и не прозакладывал. И тут, видишь ты, в кабак у лесных складов заявляется какой-то пьяный в дым пенек червивый и пытается этим перстнем за водку расплатиться. Кабатчик, не будь дураком, скумекал, что такой перстенек не на паперти подали, водки пеньку плеснул, а сам живехонько послал мальчишку за кем надо. Забрали забулдыгу того, уж как стращали да выспрашивали, одно талдычит: нашел, мол, перстень у чумных ям на Миусском кладбище. Что вас обоих понесло-то туда?
Александр развел руками. Надежда, что случившееся окажется горячечным бредом, обрушилась, как наст под каблуком.
— Да бог с ним, — отмахнулся Авдюхин. — Авось, сыщется, как ты сыскался. Бывай, братец. Поправляйся скорее, а то играть скоро не с кем станет. Зыбин вон тоже, как продулся в четверг, так три дня неведомо где шляется.
И он вышел из комнаты, тихонько затворив за собой дверь.