- Неосторожно...
- У него в мастерской сигнализация, и обычно художник тщательно проверял, заперты ли окна и двери. Но бывало, и, по словам соседей, не так уж редко, что он забывал обо всем на свете и тогда мог оставить открытым окно, мог забыть выключить газ в кухне... Однажды уехал на неделю в Париж, а входную дверь оставил открытой настежь. Вспомнил в самолете и звонил из аэропорта Орли, чтобы соседи нашли в салоне ключ и заперли дверь. В общем, художественная натура. А вчера вечером он не запер окно в мастерской...
- Значит, вор был знаком с Бен-Амом, - заметила Наташа, - иначе откуда ему было знать о его рассеянности?
- Конечно, - согласился Беркович. - Оперативники весь вчерашний день работали по связям и знакомым Бен-Ама. Даже нашли четырех подозрительных лиц: один раньше сидел за изнасилование, другой - наркоман, третий давно враждует с художником, а как-то даже подрался с ним на вернисаже, четвертого сам Бен-Ам терпеть не мог и грозил измордовать при удобном случае... Ну и что толку? Это разве повод для подозрений?
- У кого-то из них может быть машина марки "шевроле"...
- Или "сузуки". Бордовая или зеленая. Нет, Наташа, ни у кого таких машин нет, что ровно ничего не доказывает, потому что на самом деле свидетели могли ошибиться, и машина была, скажем, темно-серым "фиатом"...
Беркович вздохнул и допил уже остывший кофе. Через час он вошел в мастерскую художника. Эксперт Хан сидел на корточках перед подоконником и пытался отыскать хоть какие-то следы, оставленные грабителем.
- Вчера два часа возился, - пожаловался он, - и теперь вот... Ничего. Убийца был, скорее всего, в мягкой обуви. Босоножки или что-то в этом роде. В них сейчас половина Израиля ходит.
- Неужели в драке он не поцарапался, не порвал на себе рубашку, не оставил какой-нибудь нитки на майке художника?
- Оставил, конечно! Не только нитку, но целый лоскут от рукава. Ну и что? Если ты мне предъявишь порванную рубашку, я тебе скажу, от нее ли лоскут. А без этой улики что я могу сказать? Только то, что на убийце была совершенно стандартная рубашка, которую можно купить в любом магазине.
- Можно хотя бы сделать вывод, что убийца - не миллионер.
- Миллионеры чужих квартир не грабят И к тому же миллионер, отправляясь на дело, мог надеть рубашку за сорок шекелей, чтобы замести следы.
- Железная логика, - мрачно сказал Беркович и обвел взглядом висевшие на стенах картины. По его мнению, большая часть работ представляла собой жуткую мазню - лица людей были перекошенными, серыми или, наоборот, красными, как у индейцев. Несколько картин, впрочем, были написаны в другой манере - назвать это реализмом у Берковича язык не повернулся бы, но все-таки люди здесь выглядели более живыми и узнаваемыми. Женщина, разглядывающая украшения в витрине магазина - усталое лицо, бедная одежда, у нее наверняка нет денег, чтобы купить кулон или кольцо, но ей хочется... На соседней картине сцена в кафе: похоже, что двое мужчин выясняют отношения из-за женщины. На третьей она висела ближе к двери - Бен-Ам изобразил, как один мужчина душит другого.
Беркович сделал шаг назад и едва не опрокинул мольберт, пришлось наклониться и поднять упавшую на пол кисть. Старший сержант повертел кисть в руке, пытаясь определить место, откуда она упала. На табурете рядом с мольбертом стояла баночка с растворителем, из нее торчали три кисти, но та, которую поднял Беркович, была сухой.
Старший сержант положил кисть поверх красок и обернулся к эксперту, соскабливавшему что-то с подоконника.
- Рон, - сказал Беркович, - ты разбираешься в живописи?
- Ровно настолько, насколько это нужно для дела, - отозвался эксперт. Если тебе нужна консультация специалиста...
- Достаточно твоего мнения. Посмотри на эту картину. Можешь ли ты сказать, работал ли над ней художник, и если да, то когда?
- Раз он ее писал, то, ясно дело, работал, - резонно сказал Хан, но все же подошел к картине, изображавшей процесс удушения, и принялся внимательно всматриваться в лица мужчин. Минуту спустя он потер пальцем какую-то шероховатость на подбородке мужчины, душившего соперника.
- Знаешь, - сказал эксперт, - эту морду подправляли совсем недавно. Дня два назад, не больше. А скорее - вчера. Но ведь картина написана в прошлом году, вон в углу дата...
- Если снять верхний слой краски, - возбужденно сказал Беркович, - ты сможешь восстановить лицо, которое было под ним?
- Запросто, - уверенно заявил эксперт. - Только зачем?
- А затем, что там изображен убийца!
- Что за странная идея, У Бен-Ама не было времени, чтобы...
- Было. Ты сам сказал, что картине больше года!
- Ну-ка, - потребовал Хан, - изложи подробнее.
- Потом, - отмахнулся Беркович. - Сними картину и займись делом. И кстати, захвати с собой кисть, вот эту, которая сухая. Вряд ли там есть отпечатки пальцев, но все же...
Вечером Беркович вернулся домой в отличном расположении духа и с порога объявил:
- Наташа, я это дело прикончил! Художника убил его давний приятель и коллега, представляешь? Негодяй вчера давал показания в числе прочих друзей Бен-Ама, и никому даже в голову не пришло...
- Ничего не поняла, - сказала Наташа, накрывая на стол. - Когда ты голоден, то изъясняешься очень непонятно.
- Сегодня я от нечего делать рассматривал картины в мастерской, - начал объяснять Беркович, - и мне показалось, что на одной из них лицо мужчины какое-то странное, будто двойное - из-под очертания подбородка видна краска другого оттенка. А рядом стоял мольберт, причем все кисти, кроме одной, торчали из банки с растворителем, а одна - сухая - лежала отдельно. И я подумал: почему эта кисть не в банке? Если Бен-Ам ею пользовался, то должен был положить в растворитель, верно? И зачем он подрисовывал лицо мужчины на картине? Кстати, там было изображено убийство: один человек душил другого. Допустим, подумал я, что кисть держал не Бен-Ам, а некто, пришедший ночью в мастерскую. Он подправлял лицо на картине, а в это время явился с пистолетом хозяин, узнал посетителя, тот бросил кисть, началась драка, ну дальше все, как определил эксперт... Случайный выстрел и все такое.
- Кому было нужно подрисовывать чье-то лицо? - удивилась Наташа.
- Все выяснилось, когда Хан снял верхний слой краски. Там было изображено лицо Игаля Цукермана, одного из приятелей Бен-Ама, тоже, говорят, неплохого художника. Мы пришли к этому Цукерману, и я сказал ему пару слов, а потом Хан нашел рубашку, от которой был оторван лоскут... В общем, несколько лет назад Цукерман задушил некоего Арнольда Векслера, дело тогда пришлось закрыть, потому что убийцу не нашли. А Бен-Ам обо всем догадывался или знал наверняка сейчас уже не скажешь. И нарисовал эту сцену в своей примитивной манере. Манера манерой, но узнать Цукермана можно было без проблем, у него очень характерная внешность. Картина стояла в мастерской, и Цукерман как-то ее увидел. Вида он не подал, не станет же человек без лишней надобности признаваться в убийстве! Картина так бы и стояла, но Бен-Ам решил ее выставить в галерее Орена. Оставалась неделя, и Цукерман не знал, что делать. Сказать Бен-Аму, чтобы тот не выставлял картину? Это означало - признаться. Сделать вид, будто ничего не происходит? Но на выставке его могли узнать десятки людей, сопоставить факты... В общем, он решил подправить лицо, надеясь, что Бен-Ам не станет перед самой выставкой накладывать еще один слой краски. А там видно будет...
- Цукерман знал привычки приятеля, - продолжал Беркович, - приехал поздно ночью, окно, как он и думал, оказалось открытым, он забрался в мастерскую и принялся исправлять собственное изображение. А тут явился Бен-Ам с пистолетом в руке...
- Кошмар, - сказала Наташа. - А за что он задушил того?..
- А, - махнул рукой Беркович. - Шерше ля фам. Любовь.
- Ты сказал это так, будто любовь - великое зло, - возмутилась Наташа.
- Если из-за женщины убивают, то любовь - зло, - твердо сказал Беркович и отправился в ванную, оставив за собой последнее слово.