Враг вжался в землю и стал отползать.
— Огонь вести только прицельный! — скомандовал Ваан. — Беречь патроны…
Минас, упершись в ствол дерева, по одному щелкал зазевавшихся эсэсовцев.
— Этого в память о моем Варужане, — отводил он затвор.
— Этого за дорогую жизнь Марины…
— Этого за разоренный очаг Завена…
— Этот, он искупит грехи моего лейтенанта Вигена…
— Этого дарю политруку…
— Этого за брата моего, поэта…
— Этого…
— Этого…
Ваан слышал голос Минаса. Минас будто клятву давал. Он рассчитывался с врагом за убитых товарищей, как бы листая нетронутый список роты.
Сжалось сердце Ваана. Эх, были б они здесь… Но их нет. Оставшаяся от роты горстка бойцов загнана в ущелье, прижата к скале.
— Этого… — Минас секунду помедлил.
И вдруг глаза его округлились. Двумя руками вцепился он в ворот рубахи и рванул ее — сверху вниз: на груди слева чернела капля крови. Минас окинул последним взором убегающую из-под ног землю.
Бой продолжался. Обе стороны, окопавшись, вели перестрелку. Начальнику штаба полка «Бранденбург» было поручено лично руководить уничтожением «немцеподобного» противника. Стоя на наблюдательном пункте, он в раздражении комкал ремешок бинокля и покрикивал, часто без нужды, на командиров батальонов и рот. Наконец этот долговязый не выдержал и обратился к командиру батальона:
— Свяжитесь с начальником артиллерии, скажите ему от моего имени, чтобы спешно прислал на подмогу артиллерийскую и минометную батареи.
Батальонный примостился у телефона.
— Бог мой! Гибнут от собак и гибнут как собаки, что за хаос — «Бранденбург»!.. Гром и молния!.. Кроме как с француженками, они больше ни с кем совладать не в силах.
Уже в который раз поднимались в атаку немецкие цепи. На этот раз батальон в полном составе пошел в атаку. Вел их сам командир. Овраг перешли беспрепятственно. Но стоило им показаться на гребне, как прицельный огонь прижал правое крыло этой зловещей птицы к земле, скатил обратно в овраг. И уже никакая сила не могла заставить эсэсовцев покинуть надежное убежище.
— Гром и молния! — рвал и метал начальник штаба. — Они опять побежали! Трусы! Мерзавцы!.. А оберштурмфюрер, наверно, колыбельную им напевает в овраге… Негодяи!..
Ваан не спускал глаз с немцев. Разлившись бурным потоком, не останавливаясь, они с новой яростью ринулись на партизан. Он огляделся: горькая улыбка изломала его красивое лицо. Десять оставшихся в живых армянских бойцов, послушные его зову, невозмутимые и готовые к любым неожиданностям, наблюдали за приближением врага.
— Последний бой, ребята. За Родину!
Он воспрял от звуков собственного голоса. Залег за пулеметом, поправил прицел. Отныне он перестал принадлежать себе. Знал, что быть ему или не быть, жизнь и смерть разделены длительностью мгновенья. Жизнь представлялась ему уже знакомой, законченной дорогой, которая от далекой хижины Антарасара бесчисленными зигзагами, подъемами и спусками тянулась сюда — к скалистым уступам Карпат. «Эх, Ваан! Пожил, повоевал, и вот уже большая точка. Точка! Да!.. Но на этом все не кончается. У человека есть еще одна жизнь — в памяти людей. Значит, многоточие…»
Он вдруг поймал себя на мысли, что хочет себе посмертной жизни, хочет остаться в мире, человеке, природе, солнце, чтобы помнили его, помнили!..
— Очнись, командир! — окликнула Валя.
Немцы вымахнули из оврага и двинулись скопом прямо на пулемет. Пулемет прочистил горло и заговорил без запинки.
А немцы шли и шли. Пулемет не смолкал, словно читал им смертный приговор. И вторили ему автоматы.
— Залпами! — крикнул командир. — Создать завесу огня!..
Смерть Минаса потрясла ашнакца Аро. Даже грохот боя не в силах был заглушить его песню:
Взыграла, вскипела, обновилась древняя, тысячелетняя кровь. Ваану показалось, что бойцов стало больше. Песня с рыком вымахнула на поле боя, вплелась в схватку.
— Гей, ребята! Крепче держись!..
В далеком далеке водопады-самоубийцы бросаются в ущелье. В пропастях рычат разъяренные реки, и ярость их пенится на бородах богов. Проснулись старые раны, ноют от боли новых испытаний. Сама история залегла рядом с бойцом под этой скалой — и вместе вершили они Возмездие.
Немцы откатились назад. Над их позициями забился на ветру белый флаг.