— Диверсанты…
— Диверсанты, — отзываюсь я.
— Не миновать боя, — говорит Асо, — настоящего боя.
— Да, — отвечаю я, — не миновать настоящего боя.
Командир роты смотрит на нас, приложив палец к губам: «Тихо!..»
Нашим нагорьем завладел июнь. Жарко. По прикладу Асо ползет пестрая, сплошь в пятнышках, божья коровка. Я долго слежу за ней взглядом, а она преспокойно, неспешно измеряет приклад из конца в конец. Божья коровка — хорошая примета. Она сулит удачу нашему делу. Толкаю Асо. Тот берет божью коровку и кладет на ладонь.
— Божья коровка, божья коровка, — обращается он к ней, — найди мне невесту, найди мне невесту…
Кто-то фыркает. И сразу же раздается дружный смех.
— Что такое? — подходит к нам командир роты.
— Найди мне невесту… — твердит свое Асо.
— Я тебе покажу невесту! — задыхается от ярости командир роты. — Да-да, покажу!
Левая его рука на перевязи. Правая сжата, стиснута в кулак. Он воевал с фашистами, а теперь вернулся, чтобы научить воевать нас. «Лечь! Встать! Лечь! Встать! Ползком марш! Бегом марш!» Мы жалуемся, мы ведь все-таки не солдаты. Наша одежда рвется, ветшает. А в магазинах ни одежды, ни тканей днем с огнем не сыщешь: война. Наши брюки залатаны, наши локти ободраны о камни. Командир батальона отклоняет любые наши жалобы, обвиняя нас в мещанстве, симуляции и еще тысяче смертных грехов, а Севян по-прежнему не дает нам поблажек. Удивительно ли, что наша рота неизменно берет первые места в батальоне и по строевой, и по огневой, и по тактической подготовке, принося строжайшему нашему командиру славу и почет. А он, когда доволен нами, становится перед строем и, подавшись вперед тоненьким своим телом и донельзя скривив и без того кислую физиономию, мягко цедит сквозь зубы:
— Эх вы, щенки… Смирно!
А тут еще эта божья коровка! Асо вышагивает с опущенной головой, командир же прямо-таки впился глазами в его затылок, прямо-таки пронзает его взглядом.
— Я тебе покажу невесту!.. Знаешь, куда мы идем?
— Знаю. Ловить диверсантов.
— Промах, — говорит командир.
— А куда же?
— На свадьбу. Как только начнется пальба, спляшешь для нас на пару с невестой…
Миновав петляющую среди полей дорогу, рота вступает на шоссе. Грохочут сапоги, пыль вздымается и, оседая, мало-помалу окутывает колонну сероватой пеленой. Наш учитель математики тщательно протирает запыленные очки и невидящим взглядом смотрит под ноги — как бы не споткнуться. Без очков он совершенно слеп. Асо бросает:
— А товарища-то Айказяна мы куда ведем? Ну, скажем, появился диверсант, подошел и стал рядом. Ведь наш дорогой синус-косинус его не заметит.
Учитель идет словно ощупью, и Асо берет его под руку.
— Как же вы разглядите диверсантов, товарищ Айказян?
Учитель улыбается, пожимает плечами. Потом обращается к Асо:
— Значит, так. Близорукие глаза плюс соответствующие очки равняются нормальному зрению. Правда, есть и другое обстоятельство: если я их, этих самых диверсантов, хорошенько не разгляжу, то уж они меня, будьте покойны, из виду не упустят.
— А что, как нападут?
— Разве это исключено? Разве только мы бьем их? — добродушно улыбается учитель. — Понятно, что и они нас тоже…
В его голосе не различимы ни тревога, ни беспокойство, однако перспектива предстоящей схватки вдруг явственно ощущается всеми: бравые ряды как-то сникают, сбиваются с шага. Асо крепче сжимает руку математика, будто опасаясь, что его любимого учителя того гляди убьют.
— Где строй? Кто в лес, кто по дрова! — приближается к нам Севян. — Вам бы только языки почесать, балаболки!
— Извольте выбирать выражения! — вспыхивает Айказян. — Ведь я же был вашим учителем.
— Я не вам, — тушуется Севян, — а этим щенкам…
— Они люди, — гневается Айказян.
— Нет, они солдаты, — перечит ему лейтенант.
— Солдат — это человек! Че-ло-век.
— Ну, хорошо. Допустим, человек, дальше-то что? — нервничает Севян.
— Обращайтесь с человеком по-человечески, — выговаривает ему Айказян. — Почему вы с такой легкостью оскорбляете людей?
— Никого я не оскорбляю, — защищается Севян. — Я отдаю приказы.
— Оскорбление — это не приказ. Брань — это не приказ, товарищ лейтенант! В данном случае приказ — это голос родины, который из уст командира передается рядовым. Приказ — это высокая ответственность, Севян…
Однако лейтенант уже далеко; он идет во главе роты, размахивая здоровей правой рукой, а левая его рука висит, перехваченная черной перевязью, на груди. Вдали у склона горы видна деревня Сараландж. Куда-то сюда враг забросил парашютистов. Нашей роте приказано прочесать эти места с фронта, иными словами, добраться до ущелья, спуститься и пройти по нему и далее — подняться на холм позади Сараланджа, где расположено деревенское кладбище. Там мы должны ждать, как будут разворачиваться действия других рот, которым предписано, окружив эту местность, взять врага в клещи и, постепенно сжимая, подталкивать прямо на нас. В приказе есть тонкость: не убивать противника, а захватить в плен.