Губы Боднара шевелились, но он не мог издать ни одного звука.
— Где она! — закричал Николас.
Во дворе воцарилась гробовая тишина. Никто не шелохнулся. Люди, сначала шарахнувшиеся от лошадей, снова стояли безмолвной группой под покрытыми копотью окнами спальни Беаты.
— Где она? — снова закричал Николас.
Не получив ответа, он оставил Боднара и повернулся ко входу в дом. Скрип гравия под его ногами нарушил общее оцепенение. Его винодел, маленький белобрысый немец, преградил ему дорогу:
— Нет! Не ходите туда!
В этот момент торопливыми шагами из дома вышел старый Рети. Одежда его была в грязи, лицо в копоти. При виде Николаса он остолбенел, но затем, вдохнув глубоко воздух, подошел к нему и положил руки ему на плечи.
— Беата умерла, Ники, — сказал он безучастным голосом.
Николас взглянул в старческие глаза, заполненные слезами.
— Нет, — пробормотал он. — Нет.
— Это правда, Ники. Она умерла. Умерла сегодня утром.
Слова старика не доходили до его сознания. Николас задрожал.
— Она сгорела!
— Нет, нет! — возразил старый Рети. — Она задохнулась. В дыму. Она была уже давно мертва, когда огонь достиг ее спальни.
Он вытащил носовой платок из кармана и вытер пот со лба. Рети боялся встречи с Николасом и даже сейчас не знал, как он должен его утешить. С момента смерти Беаты прошло несколько часов, и собственная боль старого человека была еще слишком сильна.
Николас почувствовал, как его охватывает парализующий холод. Казалось, что он стоит в ледяном потоке, вода поднимается выше и выше, сейчас она стояла у самого подбородка и вот-вот унесет его прочь. Вспыхнул пожар, и Беата в нем погибла. Он поднял голову, невидящим взором уставившись на покрытую плющом стену с пятнами сажи и копоти, лопнувшими от огня стеклами и обгоревшими оконными переплетами. Это был не страшный сон, это была чудовищная действительность. И люди вокруг него, сочувствующие, но и одновременно полные любопытства, были реальностью, и вытоптанный газон около подъезда к дому был так же реален, как и обугленное дерево, и осколки стекла и всего в десяти метрах расположенная и чудом уцелевшая заросшая глицинией аллея.
— Где она?
Старый Рети схватил его за руку.
— Не ходи наверх, Ники. Сохрани ее в памяти такой, какой она была. Не ходи к ней наверх.
— Где она?
— В розовом салоне. На диване. До…
— Как это произошло? Как такое вообще могло случиться? Как? Как? — Николас повернулся и подошел к Боднару. — Где ты был? Где были все остальные? Вы что, все спали или все напились? Как вообще дело дошло до пожара? Где поначалу вспыхнул огонь?
— Должно быть, огонь вспыхнул в комнате госпожи графини, — ответил управляющий.
— Ну так как же?
— Горничная Юлия последней видела госпожу графиню. Она лежала в постели и читала книгу. Началась гроза, и Юлия поднялась к ней наверх, чтобы закрыть окна. Гроза длилась минут десять — пятнадцать.
Николас терял терпение.
— Огонь, слышишь, откуда же взялся огонь?
— Мы можем только догадываться, что госпожа графиня заснула, а свеча опрокинулась. Юлия говорит, что у госпожи графини всегда всю ночь горела свеча, когда господин граф были в отъезде. Наверняка свеча упала, и ковер начал тлеть.
Не говоря ни слова, Николас зашагал к дверям дома. Старый Рети следовал за ним. Всхлипывая, за ними тащился Боднар. Они пересекли зал, высокий, сводчатый потолок которого был расписан картинами с ангелами и богинями, парящими на облаках, и по лестнице, покрытой красной ковровой дорожкой, поднялись наверх. Кроме влажных пятен, грязи и сажи не было видно никаких следов повреждений. На втором этаже в коридоре, ведущем к спальным комнатам, стены были почерневшими от дыма, а высокая дверь флигеля в конце коридора обуглилась.
Выгорела только комната графини. Огромная кровать с балдахином, на которой родились многие Каради, в том числе и отец Николаса, представляла собой вместе со сгоревшими до пепла матрацами, подушками, одеялами и обуглившимися ножками индийский погребальный костер. Николас стиснул зубы, чтобы удержаться на ногах.
Розовый салон был погружен в темноту. Окна, занавешенные двумя огромными персидскими коврами, которые взяли из неповрежденного флигеля, почти не пропускали света. Пожар, распространявшийся вдоль стены, уничтожил плющ, которым были увиты стены. Тут и там висели обгоревшие шторы, но нигде, по-видимому, пламя не бушевало так, как в спальне Беаты. Боднар снял с окон ковры, и яркий утренний свет хлынул в салон. Изящество и благолепный вид комнате придавали стены и мебель, обитые камчатым шелком с узором из розовых гвоздик. Здесь всегда царило радостное и приподнятое настроение. Но тут с порога перед оцепенелым взором Николаса предстал диван, на котором лежала завернутая в льняные покрывала фигура. Казалось, прошла вечность, пока он, не издав ни звука, медленно подошел к дивану, как будто боясь разбудить спящую. Он протянул руку к закрытому тканью лицу, но прежде, чем коснулся его, он почувствовал, как пальцы Рети неожиданно сильно для старого человека сжали его руку.