– О нет! Я, безусловно, вернусь, если не случится ничего непредвиденного.
– А кто поедет с вами? Вы же не можете отправиться за сто миль одна.
– Разумеется, сэр. Она прислала за мной своего кучера.
– На него можно положиться?
– Да, сэр. Он служит там десять лет.
Мистер Рочестер задумался.
– Когда вы хотите уехать?
– Завтра рано утром.
– Ну, так вам нужны деньги. Путешествовать без денег вы никак не можете, а их, я полагаю, у вас маловато. Я же еще не платил вам… Так сколько у вас за душой, Джейн? – добавил он с улыбкой.
Я достала мой кошелек – он был очень тощим.
– Пять шиллингов, сэр.
Он забрал у меня кошелек, высыпал содержимое на ладонь и засмеялся, словно столь малое число монет его обрадовало. Затем он открыл свой бумажник.
– Вот возьмите, – сказал он, протягивая мне банкноту. Пятидесятифунтовую – а он был мне должен всего пятнадцать фунтов! Я сказала, что у меня нет сдачи.
– Мне не нужна сдача, вы же знаете. Берите свое жалованье.
Я отказалась взять больше того, на что имела право. Он было нахмурился, но тут же ему пришла в голову новая мысль, и он воскликнул:
– Верно, верно! Лучше не давать вам столько, не то как бы вы не остались там на три месяца – с пятьюдесятью-то фунтами! Вот десять, этого же больше чем достаточно?
– Да, сэр, но теперь вы мне должны еще пять фунтов.
– Так вернитесь за ними! Я ваш банкир на сорок фунтов.
– Мистер Рочестер, раз мне представился такой случай, я хотела бы упомянуть еще об одном деле.
– О деле? Любопытно послушать!
– Вы практически поставили меня в известность о своем намерении вскоре вступить в брак.
– Да, но что из этого?
– Тогда, сэр, Адель следует отправить в пансион. Не сомневаюсь, вы понимаете, насколько это необходимо.
– Убрать ее с дороги моей молодой супруги, которая иначе может и наступить на нее? В этом есть смысл. Да, без сомнения, Адель, как вы говорите, следует отправить в пансион, а вы, разумеется, должны тут же удалиться… э… ко всем чертям?
– Уповаю, что нет, сэр, но мне надо будет найти другое место.
– Да, конечно! – вскричал он тоном столь же неожиданным и нелепым, как гримаса, исказившая его лицо. Некоторое время он молча смотрел на меня. – И, полагаю, подыскать вам это место вы попросите старую госпожу Рид или барышень, ее дочерей?
– Нет, сэр. Я не в таких отношениях с моими родственницами, чтобы просить их об одолжении. Я просто помещу объявление в газету.
– Ну уж нет! – проворчал он. – Только посмейте! Жалею, что не дал вам вместо десяти фунтов один соверен. Верните-ка девять фунтов, Джейн. Они мне нужны.
– Как и мне, сэр! – возразила я, пряча за спину руку с кошельком. – У меня каждый пенни на счету!
– Маленькая скряга! – сказал он. – Отказывает мне в денежной помощи. Уделите пять фунтов, Джейн!
– Ни пяти шиллингов, сэр. Ни пяти пенсов.
– Дайте мне хоть полюбоваться банкнотой!
– Нет, сэр, вам нельзя доверять.
– Джейн!
– Сэр?
– Пообещайте мне одно.
– Я пообещаю вам все что угодно, сэр. При условии, что сочту это выполнимым.
– Не давайте объявления. Доверьте поиски этого места мне. Я вам непременно что-нибудь найду.
– С радостью, сэр, если вы в свою очередь обещаете, что мы с Аделью покинем ваш дом до того, как в него войдет ваша супруга.
– Очень хорошо. Даю вам слово. Так вы едете завтра?
– Да, прямо с утра.
– После обеда вы придете в гостиную?
– Нет, сэр. Мне надо собраться в дорогу.
– Значит, нам следует сейчас проститься на недолгий срок?
– Видимо, да, сэр.
– А как люди совершают церемонию прощания, Джейн? Научите меня. Я в этом мало осведомлен.
– Они говорят: «До свидания» или другие слова прощания, какие предпочитают.
– Ну, так скажите.
– До свидания, мистер Рочестер. До новой встречи.
– А что должен сказать я?
– То же самое, если хотите, сэр.
– До свидания, мисс Эйр. До новой встречи. И все?
– Да.
– На мой взгляд, слишком скупо, и сухо, и холодно. Мне хотелось бы что-нибудь добавить к церемонии. Например, рукопожатие… Но нет, оно меня тоже не удовлетворило бы. Так что, Джейн, ничего, кроме «до свидания», вы не скажете?
– Этого вполне достаточно, сэр. Одно слово может содержать столько же сердечности, как десяток.
– Вполне возможно, но звучит так пусто и равнодушно. «До свидания»!
«Долго ли еще он будет стоять, прислонясь к двери? – спросила я себя. – Мне надо заняться сборами».
Раздался удар гонга, призывающий переодеваться к обеду, и мистер Рочестер внезапно покинул комнату, не добавив ни слова. Больше я его в этот день не видела, а утром уехала до того, как он встал.
К сторожке Гейтсхеда я подъехала около пяти часов первого мая и зашла туда, прежде чем отправиться в господский дом. В комнатке царили чистота и порядок. На окнах висели белые занавесочки, на полу – ни соринки, каминная решетка и прибор к нему сверкали в отблесках весело пылающего огня. Перед камином сидела Бесси, нянча своего новорожденного, а в углу тихонько играли маленький Роберт и его сестричка.
– Благослови вас Бог! Я знала, что вы не откажетесь приехать! – воскликнула миссис Ливен, едва я переступила порог.
– Да, Бесси, – сказала я, расцеловав ее, – и, надеюсь, я не опоздала? Как миссис Рид? Еще, уповаю, жива?
– Да, жива. И уже не так путается в словах и мыслях. Доктор говорит, что неделю-другую она протянет, а вот на выздоровление он не надеется.
– Про меня она еще упоминала?
– Только сегодня утром говорила про вас и хотела, чтобы вы приехали. Сейчас она спит, то есть спала десять минут назад, когда я оттуда уходила. Она днем обычно лежит вроде как в оцепенении, а к шести-семи часам просыпается. Может, отдохнете здесь часок, мисс? А потом я вас провожу к ней.
Тут вошел Роберт, и Бесси, положив уснувшего младенца в колыбель, подбежала к мужу поздороваться. Потом она настояла, чтобы я сняла шляпку и выпила чашку чаю. Потому что, сказала она, выгляжу я очень усталой и бледной. Я была рада принять ее радушное приглашение и позволила снять с меня дорожную пелерину так же послушно, как позволяла в детстве раздевать себя перед сном.
Я глядела, как она хлопочет, и на меня нахлынули воспоминания о былом. А она доставала свои лучшие чашки, намазывала хлеб маслом, поджаривала ломтики хлеба и между делом давала шлепка маленькому Роберту и Джейн, как когда-то мне. Бесси сохранила прежнюю вспыльчивость вместе с легкостью движений и миловидностью.
Чай был готов, и я привстала, чтобы подойти к столу, но она потребовала, чтобы я сидела смирно, прежним своим повелительным тоном. Я должна сидеть у камина, заявила она и поставила передо мной круглый столик с моей чашкой и тарелкой с угощением – совсем так же, как когда-то угощала меня в детстве каким-нибудь утаенным лакомством, положив его на детский стульчик. Я улыбнулась и подчинилась ее требованиям, как в те далекие дни.
Она пожелала узнать, счастлива ли я в Тернфилд-Холле и что за человек моя хозяйка, а когда я ответила, что хозяйки там нет, а только хозяин, она принялась задавать вопросы о нем: добрый ли он джентльмен и нравится ли мне. Я ответила, что он очень некрасив, но настоящий джентльмен, вежлив со мной, и я вполне там счастлива. Затем я принялась описывать гостящее там веселое общество, и Бесси с большим любопытством выслушивала все подробности. Такого рода вещи всегда ее очень интересовали.
За этими разговорами незаметно промелькнул час. Бесси помогла мне надеть шляпку и прочее, и затем я вышла с ней из сторожки и направилась к дому. Точно так же девять лет назад я уходила из него. В темное, туманное, промозглое январское утро я покинула враждебный мне кров с отчаявшимся, ожесточенным сердцем, чувствуя себя изгнанницей, почти преступницей, – чтобы обрести холодный приют в Ловуде, таком далеком и неведомом. Тот же враждебный кров теперь вновь предстал передо мной, а мое будущее было столь же неясным и на сердце было так же тяжело. Я все еще ощущала себя скиталицей, однако теперь я больше полагалась на себя, на свои силы, и прежний гнетущий ужас оставил меня. Да и зияющие раны от обид и несправедливостей давно зажили, пламя возмущения угасло.