Что касается меня, то я мечтала, чтобы Джеки упала в воду и чтобы я спасла ее под восхищенным взглядом папы, который кричал бы: «О, Скейт, давай, черт возьми!».
Однако Джеки никогда не падала в воду, а папа и не думал выражать мне свое восхищение. Я ждала, пока он на нее посмотрит и взгляд Джеки загорится в свою очередь. Я грустила, но не подавала виду, стараясь сдержать слезы.
Здесь у нас мокрые волосы. У нас обеих волосы жесткие и не вьющиеся. Одно из главных преимуществ в жизни.
Вам бросается в глаза маленькая грудь. Очень красивая, в самом деле. Но маленькая, как и сейчас. До какого года… до какого года было не обязательно иметь большую грудь?
После войны Поланд стал гражданином Англии — он женился на англичанке. Это был поляк, похожий на американского актера, если вы понимаете, что я хочу сказать. Маленькие усики, шейный платок. Нет, не шелковый. Из хлопка. Он ненавидел прикосновение шелка к коже.
Поланд не был красив. На этой фотографии на нем тенниска из «Рэкет Клаба». Он выиграл ее в карты, в покер, у мужа Джеки. Он никогда не осмеливался появляться в «Рэкет Клабе». Поланд полагал, что его не примут, потому что внешне он слегка походил на еврея. Тем не менее он отнюдь им не был. Я могу в этом поклясться.
Я не вышла бы за еврея в 1959 году в Англии. Или в Вашингтоне.
Нет, он не был красив. Друзья звали его Поджи — сарделька. Это военно-морской жаргон.
Поланд очень сильно желал меня. Хотел детей. Хотел принимать гостей и вести счастливую семейную жизнь. Он сколотил состояние. Поланд дал мне все, к чему я стремилась — что именно я не скажу вам даже сегодня, мне до сих пор страшно. Я не рассказываю о таких вещах. Деньги — Щекотливая Тема. Тем не менее, когда я попросила у него загородный дом, он немедленно купил его. Любовь в ста километрах от Лондона. Разумеется, лондонский дом я тоже переделала. Его жена почти ничего ему не оставила, но так было лучше. Поланд дал мне карт-бланш. И открыл счет в «Каутт'с».
Он предпочитал жить в Англии — он не любил Америку, ненавидел Нью-Йорк. Чем бы он занимался в Вашингтоне? Я стала княгиней. Несколько позже именно Трумэн[3] назвал меня Сама Княгиня. Я была единственной американской княгиней и, наконец, единственной, кого называли Сама Княгиня. Не какая-то княгиня, понимаете. А только Сама Княгиня.
Мы вступили в законный брак. Я попросила у Рима разрешение аннулировать предыдущий, так как на этом настояла Джеки из-за своего мужа. Его семья принадлежала к американским католикам.
Он изменял Джеки. Он был самым донжуанским донжуаном из всех донжуанов. В конце концов ей вскоре стало об этом известно, разумеется, уже после свадьбы. Она думала, что Бартон, что все мужчины поступают так же. В противном случае она не устранила бы его, Бартона, так быстро. Она призналась мне в этом намного позже. После того, как я ушла от Поланда. Она сказала, что считала Бартона таким же, как все мужчины, и что если бы знала или, точнее, поверила мне, то действовала бы по-другому. Однако она полагала, что я хочу заставить ее ревновать к моей жизни с драгоценным Бартом. Единственный раз, когда я забила очко в свою пользу.
Как начался роман с Поландом? О, Поланд пригласил меня на чрезвычайно дорогое благотворительное мероприятие, которое мы не могли себе позволить. Война закончилась не так давно — нужно было восстановить столько всякого добра, накормить стольких голодных детей. Даже дипломатам, и особенно американским, сироты обходятся в кругленькую сумму. Барт был в Вашингтоне. Он намеревался затем поехать в Нью-Йорк на эту чертову работу в издательстве, такую перспективную, которая сделала бы нас образцовой парой, живущей достаточно близко от Лексингтон-авеню. Предполагаю, что в обед мы съедали бы один сандвич на двоих, прежде чем я отправлялась бы на занятия в университете, — Барт хотел, чтобы я соответствовала его уровню, — а посетители музея, где мы назначали бы друг другу свидания, удивлялись бы: «Как же они еще молоды!».