Они нашли пленницу спустя несколько минут в маленькой тёмной каморке без окон, на втором этаже. Дверь в неё была заперта на засов. Распахнув её, они увидели скорчившуюся на тюфяке, осунувшуюся, бледную женщину. Джироламо поклонился и произнёс не без патетики:
— Вы свободны, мадонна!
Однако женщина не шелохнулась, глядя на него затравленным взглядом. Джироламо шагнул внутрь и протянул ей руку. Она вяло шевельнулась.
— Мадонна, я ваш друг. Прошу вас. Нам надо торопиться, — прошептал Джироламо, деликатно беря её за руку.
Но женщина не трогалась с места, попыталась вырвать руку.
— Кто вы? — еле слышно проговорила она.
— Мадонна, вы должны довериться мне! Я послан вашим другом, чтобы спасти вас! — в его голосе зазвучало нетерпение. — Мы должны немедленно покинуть этот дом! Выходите хотя бы отсюда!
Он помог ей подняться и вывел из каморки. Елена сделала несколько неуверенных шагов, прикрывая глаза и жмурясь от дневного света. Эти негодяи обращались с ней хуже, чем с животным. Они просто бросили её в тёмную клетку и все эти дни держали взаперти и в темноте. Джироламо, поддерживая её под руку и помогая спуститься по лестнице, говорил какие-то успокоительные слова. Между тем Йован нашёл второй выход из дома через кухоньку в маленький дворик и с калиткой на соседнюю улочку. Он с сочувствием оглядел ослабевшую женщину, дёрнул себя за бороду.
— Может, подождать третьего здесь? — спросил он, многозначительно показывая на свой нож.
— Не стоит. Лучше давай побыстрее уберёмся из этого города.
На Елену накинули тёмный плащ, Джироламо проводил её через кухню во двор. Остановившись перед калиткой, он спросил:
— Вы можете идти сами, мадонна?
Она кивнула. Тогда они вышли на улочку, он шёл рядом, лишь слегка поддерживая её. Окружив женщину и держась за рукоятки кинжалов, отряд быстро продвигался в лабиринте улиц, раздвигая попадающихся прохожих и уводя её всё дальше и дальше от темницы. Елена всё это время покорно шла с ними.
— Боже! — вдруг проговорила она, остановившись на полдороге. — Я не могу! Я не могу бежать с вами! Кто вы и что вам от меня надо?
— Ваши друзья.
Нервная улыбка передёрнула её губы.
— С тех пор, как я здесь, мне все клянутся в дружбе!
Джироламо подошёл к ней вплотную.
— Хорошо, я скажу откровенно. Я не знаю, ваши ли мы друзья, мадонна, но я очень хотел бы им быть. Если для вас может послужить доказательством этого ваша свобода, то вы свободны. Вы можете идти, куда вам вздумается, мы дальше не сделаем и шагу.
— Мне кажется, я уже видела вас где-то... Куда вы ведёте меня?
В глазах Джироламо горело восхищение, которое он пытался скрыть за внешней суровостью. Однако это ему не удалось. Он приветливо улыбнулся.
— Вы видели меня два дня назад на площади. Я веду вас на свидание с вашим сыном, мадонна.
Женщина вздрогнула, в её взгляде появилась растерянность.
— С моим сыном? — вопрос был похож на вскрик.
— Ну конечно, с вашим Османом, Ильёй. Если вы поторопитесь... Он ждёт вас с самого утра. Он знает, что я пошёл за его матерью и должен привести вас к нему. О, не бойтесь, он свободен! Он свободен так же, как и вы, мадонна! Вы идёте?
Джироламо отвернулся и двинулся по улице. Женщина, немного поколебавшись, пошла за ним. Через несколько минут она держала в объятиях сына.
Глава 35
В скромной каюте большого барка, стоящего у причала в Фузине и превращённого в небольшую плавучую лабораторию, на лавках сидели трое — сер Маркантонио Лунардо в приподнятом настроении, преподобный фра Паоло и великий Канцлер Республики Агостино Оттовион, только что прибывший на богато украшенной гондоле в несколько угнетённом состоянии духа. Едва ощутимая рябь на воде слегка покачивала барк.
Сер Маркантонио утром получил короткое письмо от Джироламо с сообщением о том, что задание его выполнено: он нашёл «турецких гостей», как он написал, — Комнину и её сына, — и он предполагает в ближайшее время, как только будет подходящее судно, отплыть из Спалато в направлении, условленном заранее. Таким образом, сер Маркантонио не сомневался, что самый трудный этап спасения беглецов уже позади. А значит, удалось окончательно сорвать план «Кизил элма»! Это наполнило Реформатора такой радостью, что, глядя на своих собеседников, он сиял.