Вернулся секретарь с ящичком. Оттовион указал на ящичек с депешами.
— Здесь все депеши? — спросил он.
— Не знаю.
— Почему он не убран в шкаф?
— С ним вчера работали.
— Кто?
— Кто-то из советников. Вчера был не мой день.
Коадъютор поставил ящичек на стол. Канцлер открыл его и перебрал карточки. И сразу увидел ту, что искал:
«Мы желаем, чтобы в ночь со среды на четверг, которая будет 22 числа текущего месяца, капитана Капуциди удушили в тюрьме, секретно насколько возможно, и чтобы его тело было погребено заботой руководителей Совета.
Виновен: за — 15, нет — 2.
Приговорён: за — 12, нет — 5.
Дело положить в ларец Трибунала».
Канцлер убрал бумагу в ящичек, стал перебирать другие, заметив, что коадъютор украдкой за ним наблюдает.
Странно, вчера он не нашёл письма самого Капуциди. Не нашёл и изъятого у него при аресте рекомендательного письма от сына. Они должны были лежать в соответствующих ящиках. Он брал их из рук самого секретаря Николо Падавина, которому верил как самому себе.
Таким образом, получалось, что теперь в «Сегреде» остались лишь две записи об этом бедном албанце: одна о приговоре над ним, а другая о его казни, но ни одной о том, почему и за что он попал в тюрьму и был казнён.
Оттовион попытался подойти к ситуации как канцелярист: ситуация ему не нравилась. Не нравилось, что во вверенной ему области пропадают бумаги, и особенно ему не нравилось, что они пропадают, как он подозревал, неслучайно.
Покинув «Сегреду», Канцлер вернулся в секретариат и, дождавшись, когда кончится заседание трибунала, вызвал Падавина.
— Николо, где должны быть все бумаги, связанные с делом этого казнённого вчера албанца... Капуциди?
— Они должны быть в ящике, в ларце Трибунала, ваше превосходительство.
— Их там нет.
Канцлер цепко наблюдал за реакцией подчинённого. Секретарь Совета Десяти удивлённо вскинул брови:
— Они должны быть там.
— Но их нет.
Будучи ещё большим канцеляристом, чем Оттовион, Николо заметно заволновался, сделал резкое движение, порываясь пойти и выяснить. Оттовион остановил его, взяв за руку.
— Не суетись. Не подымай шума. Не ищи специально. Найдёшь — хорошо. Не найдёшь — дай мне знать.
Через полчаса Канцлер знал уже точно: интересующие его бумаги пропали.
Что-то он никак сегодня не мог выбраться из комнат этого Совета Десяти! Словно из лабиринта какого-то! В залах Трибунала после заседания было теперь безлюдно. Угрюмо размышляя, Оттовион забрёл в залу оружия, примыкающую к основной зале Совета. Он бродил среди коллекций аркебуз и пистолетов, разглядывал кривую саблю, посланную Республике японским сёгуном, доспехи, щит и хоругвь легендарного дожа Себастьяна Зиани, щиты понтификов, множество бронзовых статуй и мраморных бюстов принцев, дожей, королей. Великий Канцлер! Он — великий немой, совесть граждан Венеции, фактически второй человек в государстве, который присутствовал на всех заседаниях всех магистратур, знавший все происходящее в Республике и её владениях вплоть до Леванта, носивший в себе все тайны, все радости и тревоги своей страны! Он всегда молчал, ибо такова печать, наложенная на его уста суровыми законами, а сейчас мучительно соображал, что теперь предпринять. Он чувствовал себя сбитым с толку, бессильным, беспомощным. Он вернулся в буссолу. Тишина, высокие дубовые двери в залу Совета Десяти приоткрыты. Вдруг ему показалось, что внутри произошло какое-то движение. Оттовион заглянул. В пустой зале лишь одно место было занято: в центре противоположной от двери стены на обтянутом красным бархатом кресле, которое именовалось троном, сидел в золочёном платье и лёгкой шапочке корно[50] великий дож Венеции Паскуале Чиконья[51]. Он сидел с закрытыми глазами, не шевелясь, словно заснул.
Канцлер смотрел на него: худой, казавшийся бесплотным, старый человек, с просветлённым лицом, длинной белой бородой и длинными белыми усами — дож был похож на волхва из Священного Писания. Оттовион поразился: вот она — их Республика, старая, немощная, но величественная — так выглядел дож. Ибо его лицо не выражало ни тревоги, ни страха, ни растерянности, ни усталости, только спокойствие и мудрость.
50
«Корно» («рог») — знаменитая корона венецианских дожей — вышитая золотом шапочка с характерной шишкой на одном конце.