Через полуоткрытую дверь кабинета доносился холодный голос Лунардо. Канцлер прислушался и едва сдержал смех.
— ...Я только перечислю список ваших прямо-таки пантагрюэлевых деяний, — выговаривал кому-то Реформатор. — Сначала вы устроили пьяную драку в остерии «Корова». Посреди ужина вы обозвали одного из ваших товарищей перелётной птицей, вынули гуся из жаркого и огрели им приятеля, нанеся ему повреждения головы. Как вы потом написали в объяснении капитану Стражей ночи, что голову вашему товарищу разбили не вы, поскольку били его мягкими частями тела этого самого гуся. Далее. При попытке вас утихомирить вы извергли на платье хозяина остерии содержимое желудка, причём сделали это намеренно, раздражая, так сказать, интероцепторы языка cum modo digitalis[62]. После того как вас выставили вон, вы отправились разгуливать по городу, задирая прохожих и, по дороге подцепив нескольких девушек, чья неважная добродетель не вызывает сомнений, заявились с ними к вашему сокурснику барону фон Людвигу, саксонскому дворянину, на званый ужин, на который именно вас-то никто и не звал. Там вы продолжали пьяные бесчинства — опрокинули таз с закусками, сунув туда ногу, задирали кастильского студента, оскорбив его честь заявлением, будто испанцы на ужин кормят гостей только грушами, орехами и тухлой рыбой.
— Но... это правда, — послышался хриплый оправдывающийся голос.
— Правда? Хм... Возможно. Но вернёмся к сути дела. Оскорбив кастильца, вы спровоцировали его на драку и чуть не вызвали резню на кинжалах.
На приведённую вами путану вы вылили полбочонка превосходнейшего вина «Лакрима Кристи»[63]. При этом кривлялись и говорили, что это слёзы по её потерянной добродетели. Вы вылили бы ещё больше, если бы бочонок у вас не отобрали, но вы ухитрились его ещё опрокинуть и разбить! Двадцать литров превосходного вина! Но далее. Во время танцев вы громогласно обзывали сестру барона, баронессу фон Людвиг, толстухой и Пруденцией Скопареллой — Трахальщицей Благоразумницей и больно хватали её за... разные места, отчего у неё на вышеуказанных местах остались синяки и ссадины. Это подтвердили обследования досточтимых синьоров медиков. Своей выходкой вы спровоцировали ссору с хозяином, вступившимся за честь сестры. Возблагодарим Господа, что дело не дошло до крови и барона удалось успокоить. Изгнанный наконец-то из приличного общества, вы похитили у хозяина дома ценную лютню флорентийской работы и до утра болтались по центральной улице, будили почтенных падуанцев кошачьими визгами неприличной песенки: «Как-то ночью в пять часов заскрипел ко мне засов...» про этого злодея — насильника, и долбили по струнам лютни, будто это, прости Господи, стиральная доска, до тех пор, пока вас не задержал и не препроводил в участок ночной караул, где оказались в качестве истцов и свидетелей и остальные обиженные вами господа... Так вот, мой юный синьор, вы признаете, что всё это правда?.. Правильно, отпираться бессмысленно. Все эти показания переданы мне капитаном Стражей ночи. Вы вели себя прошлой ночью хуже Аттилы. Общий ущерб от вашей ночной прогулки составил, я думаю, с полсотни дукатов, которых у вас, разумеется, нет и в ближайшие месяцы не предвидится. И это — не считая множества потревоженных, и обиженных, и даже оскорблённых вами патрициев и горожан. За это вы ответите отдельно. А я хочу сейчас знать, что послужило причиной ваших подвигов? Что подвигло вас на такие, с позволения сказать, чудачества?
— Я сдал экзамен... — произнёс голос после долгой паузы.
— Ба! И что за экзамен, могу ли я узнать?
Ещё более мучительная пауза.
— Каноническое право... — выдавил из себя наконец отчитываемый студент. — Я сдавал его четвёртый раз...
— Ах, вот оно что, — протянул Лунардо. — Хм... Может, нам не стоит дожидаться, пока вы начнёте сдавать курс уголовного права?
Молчание.
— Так вот, — снова заговорил Реформатор. Голос его звучал холодно и официально, — мой юный господин. Хочу вас предупредить, и правительство нашей Республики уполномочило меня на это. Если вы дорожите вашей будущей карьерой, я предлагаю вам справиться с повышенной возбудимостью. Иначе нам придётся принять меры. А теперь я предлагаю вам удалиться и обдумать, хорошенько обдумать как будущему юристу, какие это могут быть меры.
Лунардо появился на пороге кабинета. Его проницательные карие глаза лукаво светились. Канцлер встал, и они снова чинно поклонились друг другу.
— Это был новый Марко Шиарра[64]? — спросил Оттовион с усмешкой, кивая в сторону приёмной.