— Остаются ли в силе наши договорённости после кончины принца? — спросил неожиданно Лунардо.
— Да, конечно. — Оттовион глядел мрачно из-под опухших век. — Остаются.
— Вы собираетесь рассказать о ваших подозрениях новому дожу, когда его выберут?
— Нет, — покачал головой Оттовион. — Пока нет.
Лунардо промолчал, пристально изучая лицо Канцлера.
— Знаете ли, досточтимый Канцлер — наконец сказал он, — я вынужден заметить, что вы были со мной... не вполне откровенны.
Оттовион вспыхнул.
— Что вы хотите этим сказать? — с некоторым раздражением спросил он.
— Мы получили известия от людей, с которыми я давно состою в переписке. Мой помощник общался и с вашим сыном, который был, откровенно говоря, напуган нашими вопросами. В итоге я узнал нечто, чего знать мне, возможно, не очень-то и следовало.
— Что вы имеете в виду? Что вы узнали?
— Возможно, что наше правительство разрабатывает сейчас секретную военную операцию, которую, по понятным причинам, хочет сохранить в тайне.
— Секретную операцию? Где?
— В Далмации. Против османов! Вы же не могли об этом не знать, Канцлер!
На лице Оттовиона появилось искреннее удивление. Он покачал головой.
— Клянусь, мессер прокуратор, — пробормотал он. — Мне ничего неизвестно. Я не знаю ни о какой операции! Я готов поклясться на распятии!
— Ладно... Хм, — Лунардо не отрывал взгляда от лица Канцлера, и некоторое время они пристально изучали друг друга. Канцлер — с возмущением, Лунардо — с недоверием. — Я, верно, ошибся, — извиняющимся тоном проговорил дипломат. — Я всегда полагал, что Канцлер в курсе всего происходящего в государстве... Возможно, если даже не вы, досточтимый Оттовион, но ваш секретарь, Николо Падавин, секретарь Совета Десяти, — должен знать.
— Странно. — Оттовион задумался. — Уверен, что он тоже ничего не знает. По крайней мере... мне трудно представить, что Николо будет от меня что-то скрывать.
Сбитый с толку, он замолчал, не зная, что сказать.
— Теперь я ничего не понимаю, — Реформатор пожал плечами. — Тогда это просто невозможно.
— В том-то и дело! — запальчиво воскликнул Оттовион. — Здесь что-то не то! Я ничего не знаю ни о какой операции! Мой секретарь не знает! Даже покойный дож не знал! Можете ли вы мне пояснить, в чём суть, дорогой мессер Маркантонио?
— Я, собственно... Ничего определённого... Лишь некоторые умозаключения. Монах доминиканец Чиприано ди Лука... Вам это имя что-нибудь говорит?
Канцлер задумался.
— Припоминаю, — наконец сказал он. — Он, кажется, проходит в делах трибунала Совета Десяти? Государственный преступник?
— Совершенно верно, — подтвердил Лунардо и вкратце пересказал Канцлеру суть преступления доминиканца, ставшего защитником ускоков. — А такое имя — Франческо Антонио Бертуччи?
— Нет, — Канцлер покачал головой. — Но если он известен Совету Десяти, то я смогу это выяснить.
— Думаю, что он известен не хуже брата Чиприана: они действуют заодно, — сказал Лунардо. — Очень интересная личность. Родом он из Лесины — нашего острова в Далмации. Как и доминиканец, изгнан из пределов Республики. Говорят, что этот Бертуччи вступил в Мальтийский орден. По характеру авантюрист, наёмник.
— И чем же он насолил Республике?
— Он уже не первый год носится с планами освобождения Албании, Боснии, Сербии от османов. Так вот, в Риме этот Бертуччи ведёт переговоры не с кем иным, как с самим понтификом Климентом VIII о поддержке военной операции против турок в Далмации, на границе с венецианскими землями. При этом основной силой в начале операции будут ускоки. Таково обещание их представителя — брата Чиприана. Они познакомились в Риме. Подробности мне неизвестны. Знаю, что Папа обещал помощь оружием и амуницией. Бертуччи уже отправлялся за поддержкой к полковнику Георгу Ленковичу, командующему пограничными войсками Габсбургов в Хорватии. Знаю также, что к переговорам подключился новый посланник императора Рудольфа барон Норад. Переговоры ведутся в полной тайне, известие о них просочилось только потому, что они о чём-то не могут договориться. Я имею в виду императора и Папу. Норад и папские представители несколько раз очень бурно поговорили.