К сильным сторонам романа следует отнести оригинальный, мастерски закрученный сюжет с неожиданной развязкой, мистическую составляющую и скрупулезный подход к созданию характеров. К относительно слабым – некоторые шероховатости стиля. Роман читается очень легко, но какие-то фразы кажутся не вполне удачными. Книга описывает жизнь наших современников, и в ней затронуто немало остросовременных тем – тут и булинг, и стрельба в школе, и домашние роды, и сексуальное насилие… Эта обилие тем, с одной стороны, оправдано сюжетом (жизнь Максима, удачливого кулинара с цыганскими глазами, связана с различного рода кризисными моментами), с другой стороны, приводит к эффекту скороговорки, опять-таки на отдельных моментах хочется остановиться подробнее.
Финал романа заставляет читателя ждать продолжения (или хотя бы намека на то, как сложилась дальнейшая судьба героев в одной из следующих книг). Его нельзя назвать открытым, но что станет с Максимом и Зоей, не совсем ясно… Автор дает понять, что не все определяется чаяниями отдельных индивидуумов, и никто не знает в самом деле, «что нам полезнее». Влекла ли героев любовь или их связь мистическая, другого рода, сродни притяжению полярно заряженных частиц?.. В одной из последних глав Зоя думает о том, что не видит с Максимом будущего. А нужно ли оно? Может быть, иногда достаточно настоящего?
Предлагаю читателям самостоятельно подумать на эту тему.
Бумажное издание украшено замечательными авторскими иллюстрациями, а также рецептами десертов, которые готовит преуспевающий кулинар с цыганскими глазами.
40. О русском романе замолвите слово (Сара Бергман, «Съевшие яблоко»)
Лет двадцать назад, в какой-то из статей, опубликованных в журнале фантастики «Если», мне встретилось меткое замечание: «Мейнстрим из основного потока давно превратился в тоненький ручеек». Под мейнстримом понималось, конечно, реалистическое направление в литературе. Спорить с этим утверждением едва ли возможно, достаточно взглянуть на полки книжных магазинов, если уж не на контент сетевых литпорталов. А во время учебы на филфаке меня познакомили с теорией, согласно которой литературные направления, родившись на свет, не умирают (как принято считать в отечественном литературоведении, например, конец романтизма у нас обычно привязывают к смерти М. Лермонтова).
Сама я склонна согласиться с данным подходом. Романтические тенденции обнаруживаются в творчестве многих современных авторов (к примеру, ранней М. Семеновой, М. и С. Дяченко), да если приглядеться, то и критический реализм никуда не делся. Как раз об одном из образчиков последнего мне и хотелось бы сегодня поговорить. Речь пойдет о романе Сары Бергман «Съевшие яблоко». Вот уж совсем реализм и совсем критический.
Впрочем, это шутки (да и вопрос в том, насколько уместные), а если говорить всерьез, перед нами драма о привязанности, а именно привязанности детско-родительской. Тема книги из разряда вечных, устареть не может и в то же время остро-актуальна, щемяще болезненна именно для нашего времени. Почему? Потому что жить нам выпало в постиндустриальную эпоху в урбанизированном мире, где общество очень атомизировано. Где разрушена традиционная семья, рождение детей в принципе не имеет особого смысла (много затрат, а выхлопа ноль), а люди, не имея четких ориентиров, зачастую не справляются с ролью родителей.
Рождались ли прежде нежеланные, ненужные дети? Безусловно. Но их в основном или примаривали в младенчестве, или уж воспитывали как могли. В обществе крестьянском, общинном, в том «мiре», о котором писал Лев Толстой, если ребенок был не нужен матери, его подхватывала бабушка, незамужняя тетка, старшая сестра – или все они вместе, потому что жили огромными, по современным понятиям, семьями. И ребенок рос – и социализировался. Он всегда был при ком-то, он почти никогда не оставался один. Нам трудно представить себе жизнь в этой скученности, но, наверное, люди, привыкшие к ней, мало ее замечали. В тесноте, да не в обиде. В «Записках из Мертвого дома» Ф. М. Достоевский рассказывает, что крестьяне переносили каторгу и казарменный строй жизни несравнимо легче дворян. И это естественно. Многие дома не имели того, что в неволе.