— Еще бы! — презрительно фыркнула девушка, к которой Кулли не на шутку воспылал страстью. — Жених мой безродный, из приказчиков-мушкенов[14]. Полной дурой надо быть, чтобы за такого без брачного договора выйти. Договор у меня, почтенный, на пяти табличках, и заверен, как должно. Там каждый моток ниток перечислен, что моим имуществом после развода останется. Я мужа в любой момент могу из дома выгнать, а вот если он со мной разведется, то такой штраф заплатит, что до следующего потопа отрабатывать будет. У меня к тому договору десять свидетелей из хороших родов имеются, да еще и царский писец-тупшарру свою печать приложил. Если муженек мой даже воздух испортит без разрешения, я его воронам скормлю, и в своем праве буду.
— Ах, какая женщина! Да где ты была всю мою жизнь? — восхитился купец, сердце которого растаяло как снег на весеннем солнце. Он видел снег и лед в горах Тавра.
— Видишь! А ты не хотел со мной на ложе лечь, — хмыкнула красота неописуемая. — Даже уговаривать пришлось.
— Так, — деловито произнес Кулли, бросая ей в подол несколько драхм. — Священное серебро Богине уплачено. Ложись! Делаем все по-быстрому и идем к твоему почтенному отцу, обсудим серьезные вопросы.
— Я же сказала, — усмехнулась девушка, неумело устраиваясь на ложе, — отец у меня старенький совсем, у него ноги больные. Серьезные дела со мной обсуждать будешь. Я в лавке дела веду.
А ведь она и не страшная совсем, — думал Кулли, любуясь крючковатым носом, совиными глазами и мышиными хвостиками там, где у нормальной женщины должны быть косы. — Моя-то стерва куда страшнее была. А ругается как! Просто хвалебный гимн Богине, а не ругань. Хороша-а!
Купец взгромоздился на девушку, задрал подол длинного платья и приступил к делу, не обращая внимания на ее ойканье. Да и зачем бы ему это? Славить Иштар — это не служанку трактирную оприходовать. Это дело благочестивое, к нему со всей ответственностью подойти нужно. И тут Кулли, не ожидая от себя ничего подобного, вдруг заявил.
— За меня замуж пойдешь? — он остановился в самый ответственный момент. — Я хорошего рода. Из авилумов Сиппара, не мушкен какой-нибудь.
— Может, имя мое сначала спросишь? — хмыкнула прелестница. — Продолжай, почтенный. Как свое дело закончишь, обсудим. Если у тебя нет ничего, то ты мне даром не нужен. У меня один нищий жених уже имеется, а второй мне ни к чему. Сикль к сиклю собираться должен. А если ты серебра заработать не можешь, то зачем мне свою достопочтенную кровь с твоей дурной мешать. Только уважаемых предков гневить глупостью.
— Какая женщина! — в очередной раз подумал Кулли, занявшись девушкой со всем своим нерастраченным пылом. Тертый, битый жизнью купец, кажется, влюбился как мальчишка, впервые в жизни. И он произнес фразу, которой сам от себя не только не ожидал, но даже и не подозревал, что вообще произнести ее способен.
— Я твоему жениху сам отступное выплачу.
— Так вот она какая, истинная любовь, — услышал он растерянный голос своей ненаглядной. — Благословила-таки богиня, дошли до нее мои молитвы. Ну, раз так, то согласна я замуж пойти. Может, познакомимся для начала…?
Глава 7
Год 2 от основания храма. Месяц третий, называемый Дивойо Потниайо, Великой Матери, приносящей весну, посвященный. Угарит.
Я ходил по великому когда-то городу, который стараниями жителей почти что расчистили от мусора и битого кирпича. На месте целых кварталов раскинулись пустыри, где горожане теперь пасли своих коз и разбили огороды. Небывалое дело там, где раньше ногу некуда было поставить. Тысяча человек теперь живет в Угарите вместо десяти тысяч, что находили себе здесь хлеб во времена расцвета.
Рапану, который шел рядом со мной, опустился вдруг на колени и начал гладить шершавый камень, торчащий из земли. Он плакал и бормотал что-то на родном языке. И даже таксиархи, люди, очерствевшие на войне, понимающе отвернулись. Нелегко видеть, как человек молится тому месту, где жили предки. Как будто сами не сожгли множество таких же домов. Купец застыл, молясь мертвым камням, а я просто ждал.
— Отстрой дом отца, — сказал я ему, и Рапану вытер слезы с круглой кошачьей физиономии и кивнул.
— Непременно отстрою, господин, — сказал он. — Там похоронен весь отцовский архив. Таблицы за последние сто лет. Там вся наша торговля, все долги и… — он махнул рукой. — Да кому теперь это нужно!
14
Мушкены — неполноправные, но свободные жители Вавилонии. Полноправные мужи, авилумы, стояли выше по социальной лестнице.