— Да ладно… чего ты… — Агамемнон, непривычный к женским истерикам, даже растерялся от такого напора. Когда под тобой рыдает наложница, взятая в горящем городе, то это даже горячит мужскую кровь. Но когда рядом плачет жена, явно сломленная свалившимися на нее невзгодами, к такому царь оказался совершенно не готов.
— Вся ваша семейка волчья! — криком кричала Клитемнестра. — Только ведь и можете, что родную кровь лить. Ненавижу вас! Провались вы все в Аид[3], ненавистное Пелопово отродье! Негодяй на негодяе! Убийцы проклятые! Лжецы! Предатели! Пусть меня боги заберут, наконец. Чем я такие муки заслужила?
И она зарыдала еще горше, некрасиво кривя полное лицо и размазывая по щекам злые слезы. Агамемнон, который воином был отважным, биться с женщинами все же не умел и теперь, как и все мужи в подобной ситуации, лишь мычал нечто невразумительное, осознавая всю тяжесть нежданно-негаданно свалившейся на него вины. Царь уже и позабыл, какие казни к неверной жене хотел применить. Прямо сейчас он думал, чтобы такого подарить ей из привезенной добычи, лишь бы не слышать надрывного плача и проклятий.
— Бросил меня на съедение этим псам! — рыдала царица, закрыв лицо пухлыми ладонями. — Я Великую Мать молила, чтобы поскорее забрала меня. Не было уже сил никаких. Я на стене каждый день стояла. Вдаль смотрела, пока глазам больно не становилось. А тебя все нет и нет! Да на кой-тебе сдалась эта Троя проклятая, когда свою землю чуть не потерял!
— Иди ко мне! — раскинул объятия Агамемнон, прижимая к себе жену, чьи плечи продолжали трястись в беззвучном плаче.
Невиданная уже много лет ласка так поразила царицу, что она доверчиво прижалась к нему и затихла, слушая стук его сердца. А Агамемнон, мысли которого путались и скакали сумасшедшим зайцем, пытался осознать ситуацию, которая перевернулась строго в обратную сторону от той, где была всего час назад.
— Ночь на дворе, — сказала вдруг Клитемнестра, которая плакать почти перестала, и теперь лишь всхлипывала едва слышно. — Там воду нагрели. Обмоешься с дороги, господин мой?
— Да! Давай! — с готовностью отстранил ее Агамемнон, который все эти слюни терпеть не мог. Он привык женщин брать жадно, быстро и не обращая ни малейшего внимания на то, что они по этому поводу думают.
— Ты можешь продолжить пировать, господин мой, — многообещающе улыбнулась Клитемнестра. — Я сама буду наливать тебе вино.
И она повела его в купальню, расположенную неподалеку. Там уже все приготовили.
— Хорошо-о! — простонал Агамемнон, вытягиваясь во весь свой немалый рост в высеченной из камня ванне, куда рабыни натаскали горячей воды. Он прихлебывал из кубка и лежал, не шевелясь и закрыв блаженно глаза.
Клитемнестра, сидевшая рядом, с готовностью подливала ему вина и гладила по кудлатой голове, обросшей за время похода сверх всякой меры. У нее здесь, в купальне, множество трав и притираний. Тут есть зола, смешанная с оливковым маслом. Ей промоют волосы, сделав их блестящими и чистыми до хруста. Здесь стоят благовония в небольших кувшинчиках: мирра, привезенная с немыслимо далекого юга, кипарисовое масло и измельченный корень аира. Ими умастят царское тело, обернув потом тончайшим полотном. Агамемнон уже и позабыл, что бывает подобная роскошь. Только ради одного этого стоит домой возвращаться.
Залитая светом множества ламп купальня выложена плитами алебастра и песчаника. Стены кое-где расписаны, но не так нарядно, как у Нестора в Пилосе. Там купальня мало чем от мегарона отличается. Вся изрисована осьминогами и дельфинами, от пола и до потолка. Агамемнон был к такому равнодушен. Ему больше нравилось другое. Предшественники, строившие этот дворец, продумали все как следует, и когда грузное тело царя покинет ванную, то потоки воды, льющиеся на пол, уйдут в скрытые в полу канавки и покинут город по глиняным трубам. Дивное мастерство, которое понемногу начало забываться в череде непрерывных войн и голодных лет.
— Хорошо тебе, муж мой? — неожиданно резко спросила Клитемнестра. — Доволен ли ты, как встретили тебя?
— Доволен, — непонимающе посмотрел на нее царь. — Убить тебя хотел, но теперь не буду. Вижу, что нет на тебе вины. А Эгисфа и прочих предателей я покараю. Отомщу за твой позор.
— Давай я тебе голову помою, — неожиданно мягко произнесла царица. — Закрой глаза, мой господин. Тебе будет приятно.
Агамемнон даже зажмурился от предстоящего удовольствия, представив, как мягкие пальцы будут ласкать его голову, промывая каждый волосок. Но действительность оказалась совсем иной.
3
Аид — не только имя бога смерти, но и сам загробный мир. Это понятие было известно в Микенскую эпоху. Вообще, загробный мир у древних греков — место тоскливое и безрадостное, а зачатки концепции рая и ада в нашем понимании стали появляться много позже.