Как отрадно, сбросив трепет…
Как отрадно, сбросив трепет,
Чуя встречи, свечи жечь,
Сквозь невнятный нежный лепет
Слышать ангельскую речь.
Без загадок разгадали,
Без возврата встречен брат;
Засияли нежно дали
Чрез порог небесных врат.
Темным я смущен нарядом,
Сердце билось, вился путь,
Но теперь стоим мы рядом,
Чтобы в свете потонуть.
Легче весеннего дуновения…
Легче весеннего дуновения
Прикосновение
Пальцев тонких.
Громче и слаще мне уст молчание,
Чем величание
Хоров звонких.
Падаю, падаю, весь в горении,
Люто борение,
Крылья низки.
Пусть разделенные — вместе связаны,
Клятвы уж сказаны —
Вечно близки.
Где разделение? время? тление?
Наше хотение
Выше праха.
Встретим бестрепетно свет грядущего,
Мимоидущего
Чужды страха.
Двойная тень дней прошлых и грядущих…
Двойная тень дней прошлых и грядущих
Легла на беглый и не ждущий день —
Такой узор бросает полднем сень
Двух сосен, на верху холма растущих.
Одна и та она всегда не будет:
Убудет день и двинется черта,
И утро уж другой ее пробудит,
И к вечеру она уже не та.
Но будет час, который непреложен,
Положен в мой венец он, как алмаз,
И блеск его не призрачен, не ложен —
Я правлю на него свой зоркий глаз.
То не обман, я верно, твердо знаю:
Он к раю приведет из темных стран.
Я видел свет, его я вспоминаю —
И все редеет утренний туман.
Декабрь 1907
II
Вожатый
Victori Duci[4]
Я цветы сбираю пестрые…
Я цветы сбираю пестрые
И плету, плету венок,
Опустились копья острые
У твоих победных ног.
Сестры вертят веретенами
И прядут, прядут кудель.
Над упавшими знаменами
Разостлался дикий хмель.
Пронеслась, исчезла конница,
Прогремел, умолкнул гром.
Пала, пала беззаконница —
Тишина и свет кругом.
Я стою средь поля сжатого.
Рядом ты в блистаньи лат.
Я обрел себе Вожатого —
Он прекрасен и крылат.
Ты пойдешь стопою смелою,
Поведешь на новый бой.
Что захочешь — то и сделаю:
Неразлучен я с тобой.
«Лето Господнее — благоприятно»…
«Лето Господнее — благоприятно».
Всходит гость на высокое крыльцо.
Все откроется, что было непонятно.
Видишь в чертах его знакомое лицо?
Нам этот год пусть будет високосным,
Белым камнем отмечен этот день.
Все пройдет, что окажется наносным.
Сядет путник под сладостную сень.
Сердце вещее мудро веселится:
Знает, о знает, что близится пора.
Гость надолго в доме поселится,
Свет горит до позднего утра.
Сладко вести полночные беседы.
Слышит любовь небесные слова.
Утром вместе пойдем мы на победы —
Меч будет остр, надежна тетива.
Пришел издалека жених и друг…
Пришел издалека жених и друг.
Целую ноги твои!
Он очертил вокруг меня свой круг.
Целую руки твои!
Как светом отделен весь внешний мир.
Целую латы твои!
И не влечет меня земной кумир.
Целую крылья твои!
Легко и сладостно любви ярмо.
Целую плечи твои!
На сердце выжжено твое клеймо.
Целую губы твои!
Взойдя на ближнюю ступень…
Взойдя на ближнюю ступень,
Мне зеркало вручил Вожатый;
Там отражался он как тень,
И ясно золотели латы;
А из стекла того струился день.
Я дар его держал в руке,
Идя по темным коридорам.
К широкой выведен реке,
Пытливым вопрошал я взором,
В каком нам переехать челноке.
Сжав крепко руку мне, повел
Потоком быстрым и бурливым
Далеко от шумящих сел
К холмам спокойным и счастливым,
Где куст блаженных роз, алея, цвел.
Но ярости пугаясь вод,
Я не дерзал смотреть обратно;
Казалось, смерть в пучине ждет,
Казалось, гибель — неотвратна.
А все темнел вечерний небосвод.
Вожатый мне: «О друг, смотри —
Мы обрели страну другую.
Возврата нет. Я до зари
С тобою здесь переночую».
(О сердце мудрое, гори, гори!)
«Стекло хранит мои черты;
Оно не бьется, не тускнеет.
В него смотря, обрящешь ты
То, что спасти тебя сумеет
От диких волн и мертвой темноты».
И пред сиянием лица
Я пал, как набожный скиталец.
Минуты длились без конца.
С тех пор я перстень взял на палец,
А у него не видел я кольца.
Пусть сотней грех вонзался жал…
Пусть сотней грех вонзался жал,
Пусть — недостоин,
Но светлый воин меня лобзал
И я спокоен.
Напрасно бес твердит: «Приди:
Ведь риза — драна!»
Но как охрана горит в груди
Блаженства рана.
Лобзаний тех ничем не смыть,
Навеки в жилах;
Уж я не в силах как мертвый быть
В пустых могилах.
Воскресший дух неумертвим,
Соблазн напрасен.
Мой вождь прекрасен, как серафим,
И путь мой — ясен.