В пустой часовенке было тихо. Пахло сухим деревом и воском. И Ника решила, что в эту ночь, прочитав положенное число "Отходов", непременно отоспится здесь в тепле. Стены летней хижины уже не уберегали от осенних дождей, а овечий полог не согревал от ночного холода. Она зажгла свечи в изголовье гроба, у статуи Асклепия и на пюпитре. Книга была раскрыта там, где ее следовало читать, и Ника принялась за дело. Ей казалось, что прошла уже большая часть ночи, но оплывшая свеча показывала, что минуло, всего навсего, каких-то полчаса. В довершении ко всему, снова зарядил дождь, мерно стуча в маленькое слюдяное оконце. Ника вся иззевалась, пока дочитала третье по счету правило. Не из вредности или лени, а просто хорошо понимая, что не выдержит всю ночь бормотать одно и тоже, она подумывала о том, что пора бы уже устроиться на лавке и соснуть. Ничего, потом встанет и снова прочтет положенное число правил и еще поспит и так протянет до утра. С такими мыслями она поудобнее устроилась на лавке. Колокол пробил полночь.
Ника проснулась внезапно в кромешной тьме маленькой часовни. Свечи погасли. Выходит, что наступило утро? Но лунный свет, падавший в оконце, показывал глухой ночной час. Что же ее разбудило? Шорох. Точно, то был шорох. Наверно это мыши. Нужно встать и зажечь свечи, но Нике было лень. "Страшна освещенная церковь ночью, с мертвым телом и без души людей" Вспомнила она из Гоголя. Подумав еще немого, Ника собралась было повернуться на другой бок, как снова услышала шорох, а затем неясное бормотание и в ужасе замерла. Снова шорох и уже яснее, кто-то пробормотал: "дран". Внутри у нее застыл ледяной ком, Ника не смела шевельнуться, тело одеревенело от мистического страха. Это ей показалось... конечно же, показалось... уговаривала она себя, пытаясь стряхнуть парализовавший ее ужас. "Дран" прошелестело уже ближе. "Сейчас у меня будет инфаркт..." – обреченно закрыла глаза Ника, не желая осознавать то, что сейчас происходило. Это должно было пройти само собой, как дурной сон, потому что это было неправильно, не реально. Бормотание и шорох приближались. Что-то стукнуло. Ника зажмурилась, перенастраивая зрение и осторожно, через силу повернула голову к гробу и в тот же миг поняла, что значит "волосы встали дыбом".
Гроб был разорен, а по часовне, шаря руками перед собой, с неподвижными широко раскрытыми глазами, пошатываясь и спотыкаясь, брело тело Режины. У Ники засосало под ложечкой и замутило от ужаса. Покойница налетела на черту, нарисованного углем сестрой Паисией на полу круга, ударившись об него, будто о стену и зашипела. Неровная линия круга вспыхнула зеленоватым всполохом, чуть не ослепив Нику с ее чувствительным дровским зрением. Только теперь она поняла, какого сваляла дурака, покинув свое место у пюпитра, что стоял в центре этого самого круга. Теперь ей не подойти к нему: Режина, в своем белом погребальном одеянии, маячила между ним и лавкой на которой неподвижно вытянулась Ника. "Дран... дран... дран", монотонно бормотала, приближающаяся к ней покойница. Ника заставила себя стряхнуть оцепенение. Ее ум, пребывавший в каком-то отупении, не желавший анализировать страшную действительность, защищая от нее сознание, вдруг лихорадочно заработал. "Что ей надо? - соображала Ника, глядя на приблизившиеся к ней останки Режины. - Чего хочет? Сожрать? Тогда, что ей помешало сделать это с Ингрид и Паисией?". Может, демон не отпускает ее душу, которую Режина заложила ему за ответ на вопрос, что получила на кладбище? Или ее мучает и не отпускает дар ведьмы, который ей необходимо теперь, кому-то передать, чтобы ее душа, наконец, освободилась? Ника пошевелилась на лавке, поднялась и села, зажмурив глаза - ведьма тут же с нереальной быстротой придвинулась к ней. Ее холодные твердые пальцы коснулись лица Ники, прошлись по нему. "Мамочка!" - взмолилась Ника, затаив дыхание.
- Дран... - прошептали у ее лица, но дыхания Режины Ника не чувствовала.
- Прости... я... не могу принять твоего дара, - пересохшим ртом промямлила Ника, чувствуя как ледяные пальцы ведьмы, замораживают ужасом ее сердце, как цепенеет от ее прикосновения тело.
Чувство опасности обострилось, Нику окутал запах тления. Закостеневшее в смерти лицо Режины, с запавшими глазами, что смотрели мертво и неподвижно в одну точку, с впалыми щеками и темными посиневшими губами, исказилось отвратительной гримасой.
Глаза вдруг вспыхнули тусклым блеском, щеки окрасились темным румянцем, а налившиеся кровью, вспухшие губы разомкнулись, выпустив облачко темного пара. Тело Режины на глазах, приобретало вторую, бездушную, дьявольскую жизнь.