Однако проплывая мимо сундука, он остановился над разложенными на нем травами. Из широкого рукава вытянулось нечто похожее на птичью лапу с узловатыми, длинными и костлявыми пальцами с зеленоватой кожей, покрытой пятнами белого налета. Запах плесени и затхлости стал резче. Этой своей "лапкой" Балахон провел над пучками сухих трав и "проплыл" к двери, которая закрылась за ним так же легко и бесшумно, как до того, открылась.
Минуту другую, Ника сидела в полном оцепенении, тупо глядя перед собой, переводя дыхание, которое все это время, невольно сдерживала. Может то, что она сейчас видела был, всего навсего, кошмар? Она больно ущипнула себя за руку. Ни черта подобного! И бросилась к Айвен.
Сдернув с нее одеяло Ника, невольно вскрикнув, закусила губу. Никаких подозрительных следов, типа вампирских клыков, на теле девочки не оказалось. Зато по нему теперь, можно было запросто изучать строение скелета. Нечто похожее Ника видела в каком-то документальном фильме про узников фашистских концлагерей.
Головка Айвен бессильно откинулась назад, щеки и глаза ввалились еще резче. Из-за полуприкрытых век виднелись белки глаз. Рот полуоткрыт, а иссохшие губы покрывал белесый налет плесени. Прижавшись ухом к впалой груди, Ника к своему великому облегчению, уловила, едва слышное, биение сердца. Немного успокоившись, и оправив на девочке тонкую льняную сорочку, которую уже следовало поменять, Ника укрыла ее одеялом.
Вот она и установила причину ее странной болезни. Из этого, только начавшего формироваться, тельца, высасывалась жизненная сила. Одним словом, в замке завелся паразит. В покоях еще стоял, ясно различимый, запах плесени и Ника с трудом отодрала рассохшуюся ставню и попыталась поднять створку высокого окна.
Что же, стоило в первую ночь подежурить у постели больной, чтобы представить себе примерную картину произошедшей в Репрок трагедии. Воображение Ники тут же выстроило более менее правдоподобную историю, объясняющую, лично для нее, все. Она столкнулось с проклятием рода Репрок. Как же сильно кто-то должен был ненавидеть барона, если теперь уничтожает весь его род. А если Балахон не обошел своим "вниманием" и молодую баронессу, тогда не удивительно, что она не пожелала вчера принять вернувшегося Фарфа и Ника не удивится, если с утра объявят, что баронесса занемогла, да и подобные изменения в своей внешности, женщины переносят тяжело.
Со служанкой леди Айвен - Маргарет, тоже, боле менее, все ясно. Если она неотлучно находилась при своей госпоже то, естественно стала свидетельницей посещения Балахона покоев Айвен. Маргарет он "попробовал" первой. Стоит ли удивляться, если прикосновение этой заплесневелой твари ввели впечатлительную девушку в шок, а после ввергли в нервную горячку.
Оконная створка дребезжа от Никиных яростных усилий слюдяными ромбовидными вставками в свинцовых переплетах, наконец поддалась и пошла вверх. В душную комнату ворвался холодный ветер.
Отец Фарф, видимо, тоже имел удовольствие лицезреть проклятие рода Репрок "во плоти", но сумел отмахаться от него своими молитвами и сразу же помчался в обитель к матери Петре. С ведома барона или без уже не важно, потому что судя по словам барона, бегство священника стало неожиданностью для него.
Что касается цветущей Христины, то она видимо удачно избегла ночных дежурств и встречи с Балахоном. Тогда с кем же все это время оставалась больная по ночам? Кто дежурил у ее постели? Не оставляли же больную одну? Но Христина, что-то знает или догадывается, то-то она обрадовалась ей, пришлой монашке. Ника опустила створку окна, захлопнула ставень и поворошив угли в камине, устроилась в кресле.
А ведь Балахон так и не нашел ее, Нику. Но Айвен этот заплесневелый урод видит хорошо, при том, что она, как и Ника, была недвижима. Единственное что отличало обеих, это то, что Айвен, находясь в бесчувственном состоянии ни о чем не думает и наверное, даже, не видит сны. А вот присутствие Ники, он заметил после того, как она нехорошо о нем подумала. Похоже Балахон реагирует на четкие мысли и сильные чувства, например такие, как страх Маргарет или неистовую силу молитвы отца Фарфа.
Ника до самого утра промаялась над вопросами которые задал ей замок Репрок, а когда ее осторожно тронули за плечо, она взвилась в кресле так, что не на шутку перепугала Христину. Та прижав руку к полной груди, круглыми темными глазами смотрела на, дико озирающуюся по сторонам, заспанную монахиню.
- Ох, будьте великодушны, и простите меня, сестра, что пришлось разбудить вас после бессонной ночи. Но то вовсе не моя воля. Отец Фарф дожидается внизу, потому как баронесса пожелала посмотреть на вас. А я вам поесть принесла. Вот, - и она поставила на стол кружку теплого молока накрытую ломтем свежеиспеченного хлеба, - покушайте. Отец Фарф подождет.