"Я сам", - появилась новая надпись - точная копия первой. Правда теперь девушка почувствовала исходящую от молодого человека за волшебной прозрачной стеной настойчивость.
- Хорошо. Давай ты! - согласилась Ника, все такими же большими глазами разглядывая лицо человека, которого безумно хотела обнять. - Я очень хочу к тебе, - почти шепотом добавила она. Ник едва заметно закусил губу, кивнул, вновь сжал ее пальцы - девушка тут же почувствовала необъяснимое тепло - и отпустил их. После он встал на ноги, глубоко, полной грудью, вдохнул воздух и нырнул в ручей, который вдруг стал глубоким-глубоким, словно бы недавно не в нем вода достигала Нике лишь середины колен.
Девушка болезненными слезящимися глазами уставилась на воду, по которой нервно пошли маленькие темные круги. Никиты нигде не было. Он не появлялся из скромного водоема, словно нырнул в неизвестность. И, что странно - если раньше прозрачная вода давала возможность разглядеть даже самые маленькие камешки на дне, то теперь дно мутнело, как будто бы с него на поверхность поднималась ртуть.
Ника вскрикнула, прижав руки ко рту. Становившаяся серебряной вода ручья медленно, но верно превращалась в зеркало.
Ника вдруг поняла, что они сделали что-то неправильное, и отчаянно закричала, заставляя зеркальную затвердевшую гладь покрыться мелкими злорадными трещинами.
От собственного крика она и проснулась.
Мир вокруг был совершенно нормальным, не размытым и цветным. Ника в панике огляделась - она была в собственной комнате, за окном которой начинало потихоньку светать, в свое любимой кроватке, укрытая тонким одеялом и вцепившаяся обеими руками в измятую подушку. Лицо ее было в слезах, и девушка с изумлением принялась вытирать их тыльной стороной ладони. На сердце было дико тяжело, как будто бы она потеряла что-то необычайно дорогое. Или кого-то необычайно дорогого.
- Ника, ты в порядке? - заглянула в комнату дочери Людмила Григорьевна, услышав ее крик.
- А? Д-да, - запинаясь, ответила девушка, стараясь, чтобы мама не увидела ее мокрого лица. - Это... кошмар приснился.
- Может быть, водички тебе принести? Или боярышника или пустырника, чтобы успокоилась? - вглядывалась в дочку женщина. Когда-то давно, в детстве, маленькую Нику часто мучили кошмары, от которых она с плачем или воплями просыпалась, в последние десять лет, правда, такого не происходило. "Наверное, - решила Карлова-старшая, - Ника переживает из-за свадьбы".
- Нет. Нет, спасибо, не надо. А сколько времени? - Нике до сих пор хотелось плакать.
- Половина шестого. Спи еще. Насколько я помню, Саша заедет за тобой в девять, - сказала Людмила Григорьевна. Сегодня, за три дня до бракосочетания, Александр обещался заехать за Никой, чтобы вместе с ней побывать в аэропорту, дабы встретить кого-то из гостей с его стороны, а после должен был завести девушку в свадебный салон, в котором Ника покупала свадебное платье. С выбором наряда девушка тянула, раздражая и мать, и жениха, и саму себя, и только неделю назад решила купить его. Платье, которое больше всего понравилось девушке - при выборе его Ника умудрилась извести полсалона - нужно было подогнать под ее фигуру (этим занялись в том же салоне), поэтому забрать его Ника должна была только сегодня. Естественно, в роли личного водителя Ники выступал Саша. Он стремился всюду сопровождать свою невесту, как будто неосознанно хотел контролировать ее.
- Так рано? Тогда я еще посплю, - пробурчала Ника, чувствуя себя слабой и разбитой. Мама вздохнула, покачав головой, с тревогой глянула на дочь, заботливо укрыла ее и вышла из комнаты, а девушка, думавшая, что больше не сможет забыться в объятьях Морфея, почти мгновенно провалилась в сон. Когда она проснулась во второй раз, то почти ничего из своего яркого необыкновенного сновидения не помнила - в ее памяти остались только лицо Ника и то, как они держались за руки. А еще в памяти сохранились обрывки чувств, которые охватили Карлову во сне, когда она коснулась пальцев любимого. Нежность, дерзость, радость, облегчение, удовольствие - их был целый клубок, распутать который Нике было не под силу. Это пугало. От переливающихся серебряной росой кандалов по имени "Ник Кларский" следовало избавиться - и, причем, давно.
Образ дяди Укропа, одновременно любимого и ненавистного не покидал впечатлительную голову Ники и тогда, когда она принимала душ, завтракала и собиралась. Все при этом валилось у светловолосой девушки из рук. Карлову это очень сердило, нет, даже раздражало, и она усилиями воли пыталась выпихнуть Укропа из собственного сознания, что у нее, впрочем, получалось плохо. Особенно в свете последних событий.