Сибирское манихейство есть прямое порождение манихейства центральноазиатского. Но если последнее было “облачено в буддийские одеяния”, то на сибирское манихейство оказался, накинут еще и шаманский костюм. Древние саяно-алтайские тюрки и их соседи после VIII-IX вв. не “остались обычными шаманистами”, как считают до сих пор многие ученые. Приняв “всеобщую универсальную религию” Мани в качестве государственной, они стали “сибирскими манихеями”, ибо здесь на севере среднеазиатское манихейство, подчиняясь своей природе синкретического развития и приспособления, впитало в себя и видоизменило местные южно-сибирские шаманистские культы. Это привело к гармоничному соединению двух религиозных систем. Шаманисты, “втянутые в манихейскую оболочку”, стали сибирскими манихеями, в иерархии которых видоизмененные “камы” заняли соответствующее им место. Поэтому и имя божества в священных тюркоязычных текстах осталось язычески древним -Тенгри.
Так как древнехакасский “Хыргыз-каган” выполнял волю Неба, то небесными патронами Древнехакасского государства стали манихейские божества. Закономерно, что впоследствии тюркское Тенгри было у хакасов и алтайцев заменено иранским словом “Худай (Кудай)” -“Господь”(от персидского “Худа/Худо” - бог, принесенного с собою манихеями). Благодаря общению с манихеями в VIII-XII вв. лексика народов Саяно-Алтая обогатилась некоторой долей заимствованных иранизмов и арабизмов.
Но главное заключалось в бурном развитии сибирской письменной культуры, в широком распространении памятников енисейской письменности, ставшей государственной. В VIII - X вв. резко возросло количество стел с руническими эпитафиями, сохранившими тексты собственной тюркоязычной эпитафийной лирики, которые исполнены еще в древней национальной традиции, но, как мы видели уже отражают и наступление новой веры. По-видимому, победа манихейского мировоззрения и покончила с традицией памятных енисейских надписей на стелах. Особую сферу манихейской эпиграфики, также одновременно и продолжавшей, и по-своему изменившей старинную южносибирскую культовую практику, составляют наскальные молитвенные надписи.
Южносибирское манихейство свободно развивалось до монгольского нашествия и, очевидно, некоторое время после него, способствуя политическому, идеологическому, культурному и языковому объединению многочисленного и разнородного населения Саяно-Алтайского нагорья. Судя по отдельным памятникам енисейской письменности, оно явилось знаменем общей борьбы народов за восстановление местной государственности еще в конце XIII - начале XV в.49 Период расцвета Древнехакасского каганата - огромной единой южносибирской в своей основе державы - в IX - XIII вв., на протяжении пяти-шести столетий и позже неразрывно связан с манихейской идеологией и культурой.
5
Если взглянуть шире на некоторые историко-культурные процессы, протекавшие на территории Евразии в раннем средневековье, то можно сопоставить два события: в 762 - 763 гг. - государь центральноазиатских уйгуров победоносный Бёгю-каган принял манихейство и впервые сделал его государственной религией каганата; в 862 - 863 гг. - христианские миссионеры Константин (Кирилл) и Мефодий создали славянскую письменность и отправились в Великую Моравию распространять на славянском языке свою религию. Оба этих события сближаются благодаря сходным историко-культурным предпосылкам и последствиям. К восточным и сибирским тюркам, так же как и славянам, монотеистические религии пришли на их родных языках, с помощью собственных письменностей. В обоих случаях переход от язычества к мировым религиям сопровождался культурным “взрывом”, вызвавшим в названных странах распространение массовой грамотности и образованности, а также зарождение и развитие книжного дела.
Отмечая IX век как “время подъема и оживления всей Восточной Европы, когда началось стремление славянства к организации и просвещению”, Н.П. Кондаков приводит в своей статье “О манихействе и богумилах” важное свидетельство из знаменитых Паннонских житий просветителей Константина (Кирилла) и Мефодия. В XVI главе жития Константина повествуется, как по его возвращении, на пути в Рим, в Венеции “собрались на него епископы и попы и черноризцы, как вороны на сокола”, и, обвиняя в создании славянского письма, “воздвигли триязычную ересь”, утверждая, что священные книги достойны быть, написаны только на трех языках: еврейском, греческом и латинском. Ответ философа вразумил обвинителей: “Дождь идет от Бога на всех равно… Мы знаем много народов книжных и Богу славу воздающих, каждый на своем языке. Яве же суть си: арьмени, перьси, абазыи, авери, соугди, готъфи, обри, тоурьси, козари, аравляне, егхпьти, и соури и ини мнози“50. Очевидно, что создатели славянской письменности, как и многие современные им просвещенные обитатели Европы, в IX в. относили к числу “книжных” народов, имеющих свою письменность, не только арабов, персов и согдийцев, но и тюрков, тюркоязычных хазар и аваров (“обров”). Тюркские народы, следовательно, тогда признавались давно оставившими темноту языческого политеизма и вступившими в мир “народов книжных”, будучи просвещенными светом благочестивого единобожия.