И это — самая лучшая охота, самое лучшее, незаменимое удовольствие самоедов, особенно, если охотникам удастся подкараулить медведя, догнать его на льду, спустить на него собак, которые займут его лаем, заставят его гоняться, кружиться в погоне за ними, благодаря чему охотнику легко удастся подбежать и пустить в зверя верную пулю.
Но в охоте на медведя редко участвует Таня, хотя у нее есть своя, подаренная ее отцом, винтовка, и хотя она от всей души рада была бы ездить на охоту, так как совсем не боится медведей. Но ее не берут на эту охоту, потому что боятся оставить на долгое время семейство: по ночам, а часто и днем в это время ходят по острову белые медведи, и Таня, в случае прихода незваного гостя, может защищать семью от нападения.
Чаще всего Таня занимается охотой на песцов, на тех маленьких, белых пушистых лисичек, которые сами прибегают по ночам к зимовке, забегают даже, случается, в сени хижины и тащат оттуда все, что только попадается, и нисколько не боятся ни человека, ни собак, с которыми даже порой устраивают игры.
В стороне от зимовья Таня ставит на песцов капканчики, кладет в них, для приманки, кусочки тюленьего сала. Песцы, заслышав лакомый запах, бегут к приманке и попадаются в ее капканы.
Каждое утро Таня осматривает эти капканы со своим маленьким любимым братишкой Костей. Порой они застают около капканов, даже при свете дня, песцов, которые, повидимому, нисколько не опасаясь людей, ни за что не хотят бежать в горы без своих товарищей, тоскливо сидящих в капканах, с прижатыми холодным железом лапками.
Так как песцы кусаются слабо, а часто и совсем не сопротивляются, позволяя себя взять в руки, то Таня берет их рукавицей за шею, освобождает их, при помощи брата, из канканов, и идет обратно домой с живой ношей, которой так всегда бывают рады ее братишки, для которых забава с песцами — любимое дело.
Случается, что некоторые из молодых песцов так привыкают к людям, что приживаются в хижине, бегают по хате, играют со щенками и даже спят со своими маленькими хозяевами, совсем и не думая о свободе, где и холодно, и голодно в зимнее время. Другие, быть-может, и убежали бы снова на волю, но так страшно боятся собак, что не смеют даже сунуть носа в сени, где обыкновенно помешаются собаки зимою.
Одного из таких любимцев даже показала нам Таня, во время нашего разговора с нею. Она его с трудом разыскала за печкой, куда он, вероятно, со страху забрался, как только мы появились в хижине. Зверек был так запачкан в пыли и грязи, что его белоснежная шкура и пушистый лисий хвост скорее походили на цвет серого зайца. Он любопытно смотрел на нас карими веселыми глазами, тянулся из рук и, когда мы дали ему кусочек вареной говядины, жадно схватил его и заковылял, сгорбившись по-лисьи, снова за печку, где, вероятно, ему казалось и спокойнее, и теплее.
Мы с восторгом в этот памятный вечер слушали Логаев, торопившихся нам рассказать, как они коротают эту зиму. Эти постоянные охоты, эти поездки на море, в горы, эта домашняя, полная разнообразия, жизнь, этот интерес к окружающим их полярным животным, — все это заставляло посидеть у них подольше и послушать, посмотреть, как они живут совершенно одни на этом берегу залива, где сначала кажется так дико, печально, грустно, а потом так тепло, хорошо от любви ко всему человека.
Но главного, что нам хотелось так услышать, — как убила белого медведя Таня, — нам она все-таки не рассказала. Как только мы коснулись этого важного для нее воспоминания и попросили ее передать нам хотя немного подробностей, она вдруг, вспыхнув румянцем, быстро скользнула в угол и скрылась, как ее песец, за печкой.
Сам хозяин Логай не мог, к сожалению, передать нам всех подробностей этого замечательного события, прославившего на всю Новую Землю маленькую самоедскую охотницу: он был в это время, вместе со своим старшим сыном Иваном, на промысле в море, а дома оставалась одна его жена с Таней и ребятишками. Но наше любопытство все же было удовлетворено рассказом его жены, которая хоть и плохо говорила по-русски, но понять ее все-таки было можно.
Это событие случилось как раз год тому назад.
Так же, как и сейчас, Логаи зимовали тогда в такой же маленькой зимовальной избушке, находящейся, как и теперь, на берегу одного широкого морского залива, но только много южнее, на так называемой Гусиной Земле. Это большая низменность на западном берегу Новой Земли, куда в летнее время прилетает масса гусей, которым нравится тамошнее приволье у озера, — потому-то и прозвали так эту землю.
Как и теперь, зимовальную избушку Логая занесло вровень с крышей, снегом, и только в сторону моря она была свободна от сугробов и смотрела туда одиноким крошечным оконцем.