Вот и сейчас, направляясь привычной дорогой от своих скромных покоев в первом ярусе замка, через бесчисленные солнечные дворы-колодцы с искрящимися фонтанами, прекрасными статуями и бассейнами, выложенными цветной галькой, через цветущие сады с разноцветными дорожками и золотыми птичьими клетками, развешанными на искусственных ветвях деревьев из серебра и нефрита, к месту своей службы, юноша замедлил шаг, всматриваясь издали из-за массивных колонн главного двора на убегающую ввысь Лестницу Тысячи ступеней — произведение древних мастеров, создавших прекрасный замок на горном плато над морем… В тот памятный день — памятный не злобными пинками стражи и не долгожданным освобождением от оков, не унизительным осмотром, который устроил ему худой бородатый старик — лекарь высшего сана, и даже не блаженством от купания в теплой ароматной воде огромного бассейна и услугами опытного и аккуратного цирюльника, приводившего в порядок его роскошную шевелюру и огрубевшую от солнца кожу, не суетливым вниманием портных и рабов, поспешно одевавших и обувавших его в странные легкие одеяния из тонкой скользящей ткани и невероятного вида обувь из тончайших ремешков выкрашенной в алый цвет кожи теленка… Память Эйриха сохранила не всю эту чепуху, но она сберегла для новых удивительных снов яркость и синеву небес над огромным замком-лабиринтом, в сравнении с которым замок его предков казался жалкой конюшней, нечеловеческую высоту стен, увенчанных ажурными башнями, фантастическую длину галерей и переходов, будто парящих в пространстве на своих точеных ногах-колоннах из розового мрамора, огромные соцветия одуряюще пахнущих цветов-вьюнков, карабкающихся по стенам и виадукам, нежное журчание искусственных водопадов в выложенных самоцветми беседках — гротах со скамьями для отдыха. И, конечно же, памятный миг, когда он впервые ступил на гигантскую, залитую солнечным сиянием лестницу, украшенную сотнями статуй с факелами в поднятых к небу руках, и ведущую в огромных размеров каменный зал с нежно-зелеными стенами и мозаичным полом, заполненный людьми в столь кричащих и откровенно бесстыдных нарядах, что щеки Эйриха, до того бледные от волнения, окрасились румянцем. Мужчины и женщины всех возрастов с открытыми выше колен ногами, в полупрозрачных, а то и вовсе не скрывающих их тел одеяниях, увешанные золотом и сверкающими каменьями, с распущенными, или собранными в замысловатые прически, в основном, темными волосами, откровенно рассматривали его, идущего вслед за горделиво вышагивающим по блестящим плитам принцем Манфредом, которому они низко кланялись и осыпали его приветствиями, как величайшего полководца империи.
Наконец это бесконечное шествие за пропахшим потом рыцарем в сверкающих доспехах, и необходимость смотреть в его багровый бычий затылок закончились у подножия трона, возвышающегося над замолчавшей вмиг толпой придворных, подобно кораблю, воздетому на гребне пенной волны — белый мрамор подножия, синий ковер с золотыми узорными кантами по краям, массивные львиные лапы опор, подлокотники в виде туго скрученных морских раковин, изрыгающих потоки золотых вод, точеные смуглые пальцы, украшенные огромными сапфирами и рубинами в изысканной оправе, столь же загорелые, странно безволосые ноги в сандалиях из золоченой кожи, край багряной, словно свежая кровь, туники, широкий пояс, охватывающий сильное, жилистое тело молодого мужчины на троне… Эйрих не смел, да и не хотел поднять глаз, чтобы взглянуть в лицо правителю этого мира, игрушкой которого его намеревался сделать ненавистный захватчик, соловьем разливающийся у престола — он де и любит, и почитает своего старшего брата наравне с богами, если не больше! И всю непокорную Белгику он скоро бросит к его ногам! Он заставит тупых варваров лизать подошвы богоравного Конрада, величайшего из правителей во всей истории!.. Из уважения к коему он, верный солдат и первый подданный короны Ланмарка, даже не притронулся к прелестному и невинному юноше-рабу, которого преподносит в дар своему великому брату! — вот так, открыто, перед всеми! — Эйрих чуть не задохнулся от ярости и боли, его низко склоненное лицо вспыхнуло темным румянцем. Он желал бы провалиться в самую глубокую из тех пропастей, что отделяют неприступное замковое плато от всего света, лишь бы не быть выставленным на всеобщее обозрение перед этой безумной развратной толпой и их отвратительным господином!
— Возможно, ты хорошо обращался с этим несчастным, дорогой братец, но вполне очевидно, что юноша не в себе от волнения и переутомления. Как его зовут? — голос с вершины оказался отнюдь не громоподобным и не грубым, скорее приглушенно-усталым и чуть хриплым.
— У него неприглядное варварское имя, государь. Я решил назвать его Эйвиндом, — самодовольно заявил принц Манфред, который прежде не интересовался именем пленника.
— Вот как? И он отзывается? Эйвинд, можешь не смущаться и поднять взгляд, — продолжил Конрад после минутного молчания, во время которого Эйрих чувствовал на своем лице его изучающий взгляд…
«Ну что же, когда-то это все равно должно случиться…» — он на мгновение прикрыл веки и тут же распахнул их, гордо выпрямился — будто бросился в пропасть!
Император Конрад оказался смуглым черноволосым мужчиной лет тридцати, весьма красивым на благожелательный взгляд, но полный тревоги мозг Эйриха отметил лишь общие черты: крутой высокий лоб, густые брови и ресницы, темные пронзительные глаза, окруженные глубокими тенями усталости или болезни, твердый рот, жесткие очертания носа, скул и подбородка. Он, не мигая, смотрел на юношу, и невозможно было понять, находит ли он юного раба привлекательным, или же нет…
Взгляд похожего на черного ястреба мужчины, замершего справа у трона, был куда более настороженным. От всей его фигуры веяло мощью и опасностью. Эйрих догадался, что это и есть глубоко ненавидимый Манфредом и его коварным дядей глава императорской гвардии и лучший друг Конрада, граф Бертран де Вер, преданный правителю Ланмарка душой и телом с самого детства.
«Хвала богам, что он есть у него, а иначе бы эти негодяи давно свели императора в могилу и захватили престол…» — подумалось тогда юноше под пристальным взглядом первого советника и командира охраны.
Принц Манфред явно забеспокоился, видя затянувшиеся «смотрины».
— Дорогой мой брат, неужели я не угодил твоему вкусу?!..
Конрад и граф де Вер бегло переглянулись, и вновь невозможно было понять, что означала эта немая сцена: правитель искал одобрения или поддержки, спрашивал совета, быть может? Эйрих насторожился и весь внутренне сжался. Двор затаил дыхание — как же! такое зрелище разворачивается у них перед глазами!..
И в абсолютной тишине огромного зала вдруг прозвучал полный гнева и презрения голос молодой женщины:
— Император в восторге от вашего подарка, милый братец!..
Эйрих машинально обернулся — слева от трона, на меньших размеров мраморном помосте, который он даже не заметил сперва, восседала в окружении шести придворных дам, закутанная в переливающееся одеяние молодая прекрасная женщина — в точности такая, какими юный дан привык представлять себе загадочных и изысканных дам юга: тонкокостная, изящная, словно лань, с огромными черными глазами и сочными губами, с короной из сияющих золотисто-багровым глянцем волос.
— Леди Марион, как всегда, права, — едва заметная улыбка промелькнула на губах Конрада, открыв на мгновение ряд белоснежных крупных зубов, — я весьма доволен твоим подарком, дорогой Манфред!
«О боги, нет!!!» — хотелось воскликнуть Эйриху — он в тайне надеялся, что гнев супруги императора послужит ему надежным щитом, что сейчас произойдет чудо, и правитель Ланмарка прикажет брату убираться вон со своим подарком…