- Я… - начала Герда, когда увидела, с каким томлением он смотрит на нее. - Я все же смогла… Смогла прочитать одну вашу мысль.
Николя удивленно вскинул бровь.
- О чем она была?
- Обо мне. Я видела себя в ваших мыслях.
- Что ж, в этом нет ничего странного. Я часто о тебе думаю, - улыбнулся Николя. - Это доказывает, что никто кроме тебя самой не знает предела твоих способностей. Если ты захочешь, сможешь стать сильнейшей среди тех, кто обладает даром.
- Не уверена, что мне это нужно, - пожала плечами Герда.
- А что тебе нужно?
- Вы же сами сказали, перестать быть ребенком.
- Со временем это обязательно случится. Послушай, через два дня я уезжаю на Авалор. Там недавно начались волнения. Этой мой единственный шанс побывать там до того, как единоверцы вернут себе власть. Ты могла бы поехать со мной. Это бы стало нашим первым совместным приключением.
- Я не знаю. Это так неожиданно, - замялась Герда. Его слова звучали слишком серьезно. Если бы он предложил ей это до своего признания, она бы с радостью согласилась, но сейчас это выглядело как обязательство. Что, если она его разочарует?
- У тебя еще есть время подумать, - сокрушенно ответил Николя. - В любом случае, ты всегда можешь дождаться меня здесь с Эглаборгом и Вожыком. Не думаю, что задержусь на Авалоре дольше, чем на месяц.
- Или уехать в Дюарль с Финистом и Майли? - она не знала, почему задала этот вопрос. Просто хотелось проверить границы своей свободы.
- Не думаю, что тебе там понравится.
- Почему?
- Мне не понравилось. Дорогие наряды, жеманные манеры, двуличные улыбки - мне было там невыносимо душно.
Герда потупилась. Она и здесь, в Упсале, часто чувствовала себя не в своей тарелке. Слишком привыкла к простой жизни в лесах, где никому не было дела до того, кто ты и как выглядишь. Да, наверное, глупая идея - стремиться в столицу Нормандии. Здесь куда спокойнее. И все же…
- В любом случае, выбор за тобой. Я приму твое решение, каким бы оно не было. Только выбирай благоразумно, а не как всегда. И не мешкай. Времени до моего отъезда не так много.
Герда кивнула и повернулась к двери, но Охотник неожиданно развернул ее к себе и поцеловал в губы.
- Мне бы очень хотелось, чтобы ты поехала со мной, - вкрадчиво произнес он, отпуская ее.
- Мастер Николя… - начала Герда, но Охотник приложил палец к ее губам.
- Пожалуйста, зови меня Николас, как раньше, - попросил он, поглаживая ее ладошки большими пальцами.
- Ма… - она почувствовала, как по телу пробежал озноб, а потом резко бросило в жар. - Николас, - ей с трудом удалось произнести его имя. Язык еле шевелился, словно прилип к чему-то вязкому, преодолевая въевшийся в голову запрет. - Опусти… те. Мне надо побыть одной.
- Да, конечно. Я буду ждать твоего ответа, - с сожалением согласился Николя, поняв, что напугал ее.
Герда стремглав выскочила за дверь и побежала к себе. Охотник печально покачал головой и, полностью опустошенный, вернулся за стол писать отчет в компанию.
В коридоре Герду попытался остановить Финист, но она не стала останавливаться и захлопнула у самого его носа. Разговаривать совершенно не хотелось. Она упала на кровать и расплакалась. Ну почему она не могла просто ответить “да”? Ведь она всю жизнь мечтала об этом, так почему сейчас так страшно, что руки леденеют и трясутся. И Николя, то есть Николас, должно быть, очень расстроился из-за ее неуверенности. Он так смотрел! Ни у кого прежде, даже у него самого, она не видела такого взгляда, полного тоски, робкой надежды и легкой грусти. Сердце сжималось от жалости, и все же она не смогла этого сделать, потому… потому что он тысячу раз прав. Она просто невозможная трусиха.
Что же делать? Где искать ответ? Как стать хотя бы чуть-чуть его достойной, такой, какой он хочет ее видеть? Взрослой, сильной рассудительной. Расслабиться и понять, чего она на самом деле хочет и что ей нужно. Если бы можно было спросить у какой-нибудь мудрой женщины. Вот бы мама была жива. Или… Рука сама потянулась к спрятанному под большой стопкой книг дневнику Лайсве. Интересно, как бы она поступила в подобной ситуации? Уж точно не стала бы запираться в спальне, рыдать в подушку и мечтать о том, что кто-нибудь решит все за нее.
Герда листала дневник, перечитывая отдельные моменты и вспоминала, как эти записи выручали ее самых трудных ситуациях. Герда не переставала восхищаться силой духа и смелостью этой девушки. Ей через столькое пришлось пройти, столько всего вытерпеть. И все, чтобы не идти на поводу у навязываемых ей обществом правил, а найти свой собственный путь и стать настоящим Стражем наравне с мужчинами. В ней были все те качества, которых Герде так недоставало. Ей все еще хотелось, чтобы Лайсве каким-нибудь чудесным образом оказалась с ней в родстве, но умом она понимала, что это лишь в сказках нищенки могут в одночасье превратиться в принцесс, а в жизни она навсегда останется глупенькой папиной дочкой, простушкой из глухомани, которая ни одного самостоятельного решения принять не может.
В задумчивости Герда перелистала ту часть дневника, которую она уже успела изучить и даже забежала чуть вперед. Взгляд ее снова упал на пожелтевшие от времени страницы, и она начала читать первый попавшийся на глаза отрывок.
“Кажется, впервые в жизни я не знаю, что делать дальше. Растеряна, сбита с толку и даже поделиться ни с кем не могу, потому что меня точно сочтут сумасшедшей. Да я и сама теперь не до конца уверена в своем здравом рассудке. И все же я его видела. Ничто не сможет стереть это воспоминание из моей памяти. В своих мыслях я постоянно возвращаюсь к тому времени, что мы провели в ледяных пещерах Хельхейма. Неужели все, что произошло, лишь плод воспаленного лихорадкой воображения? Но я чувствовала его прикосновения, слышала запах, голос, его слова… Все было так ярко, словно наяву, нет, гораздо ярче, чем явь, будто до этого я спала и только сейчас проснулась. И он спас нас. Если не он, то кто же? Жаль, что он не назвал своего имени. Можно бы было попробовать отыскать какие-нибудь известия о нем в книгах, хотя если он покинул пределы нашего мира больше тысячи лет назад… Нет, на бумаге это выглядит еще большим бредом, чем у меня в голове. И все же я хочу верить. Вера - единственное, что у меня осталось после той встречи.
Микаш ходит такой жалкий. Он плохо помнит, что делал в пещерах, но догадался о том, что между нами было. Или не между нами, а между мной и тем другим? Но я ни о чем не жалею, хотя следовало бы.
Вейс после того, как провалил испытание, со мной не разговаривает. Винит меня во всем. Может, я и виновата. Не знаю. Знаю лишь, что если бы не Безымянный, мы бы не вернулись.
Я совсем запуталась. Я не знаю, как быть дальше. Моя семья от меня отвернулась. Не только отец, но и брат. Жениху я такая… попользованная… точно не понадоблюсь. Микаш готов принять меня с распростертыми объятиями и увезти хоть на край света. Правда, у него ни кола, ни двора своего нет. Вечный бродяга. Не уверена, что смогу спокойно смотреть ему в глаза после всего, что он не потребует большего, и что каждый раз, когда я буду с ним близка, я не буду видеть глаза того другого, которого я, кажется, сама себе придумала.
Что он тогда сказал? Иди к жителям холмов. Они укажут путь. Жители холмов… Снова. Ненавижу!”
Герда всхлипнула. Даже Лайсве запуталась. Что уж говорить о ней, такой маленькой и глупой. Интересно, кто такой Безымянный? Может, Шквал? Он тоже долго не называл свое имя, а то, что назвал, больше походило на кличку. И он не отрицал, что оно не настоящее. Только вот судя по всему Лайсве совсем не про кота, а про человека пишет. Неужели все-таки рыцарь?
“Долго как дура бродила по холмам и звала чванливых тварей. Вся Упсала теперь считает меня умалишенной. И что-то мне говорит, что бюргеры недалеки от истины. В результате вышла только неудавшаяся невеста Вейса. Жалко, что ли, меня стало? Я спросила ее про место для испытания. Она так хитро прищурилась, что меня до корней волос проняло. Видно, дорога предстоит не из легких. Сказала, что я должна подняться на гору, что находится в дне пути от города, и на вершине мне откроется мое предназначение. Но совсем необязательно, что я пройду испытание и получу право носить звание Стража. И все же я рискну, потому… Потому что этот крысеныш Вейс уехал, а Микаш наоборот остался. Ходит следом и смотрит щенячьими глазами. Мне больше нравилось, когда он злословил и угрожал”.