– Ну, что же вы стесняетесь, молодой человек – смелее! Тема же простая, хорошо вам знакомая – «Фазы и противофазы»…
– Да-да… сейчас-сейчас… переформулирую… Да-а-а! Если рассмотреть течения и противотечения… фазы и противофазы… в русле, так сказать, и разрезе исторического процесса и текущего политического момента.
И тут Монин…
– Да! Вы тысячу раз правы, молодой человек!!! В русле глубоких противофаз чаяний простого русского народа… и этого сборища псевдодемократов и лжелибералов… И сегодня, когда вся страна в едином порыве…
Ну и до самого конца уже. И до поголовных «отлично». Молодец, что еще скажешь!
– Да-а-а… – протянул Прохор. – Здорово. А теперь – ложимся спать.
– Знаешь… – сказал я, – Что-то я не усну уже, наверно. Многовато приключений за один-то вечер, прямо как-то надо осмыслить это немного… да и рассвет уже скоро.
– Спи, спи. Час сна – великое дело. Я разбужу…
И я вздрогнул. Как будто где-то когда-то… или показалось?..
Еще апрель
…Мне всегда снился Город… Нет, не всегда… Часто… тоже нет… Очень, очень редко, но я помню их все… Город – всякий раз новый, но всегда – один и тот же, я это знаю. Он исчезает надолго, почти навсегда – и все-таки возвращается, когда ты уже, казалось, напрочь забыл про него. Улицы, дома, площади, холм с башней где-то в недостижимой дали… Всегда пустынный, никого, ни одного встречного, и я бреду, сам не ведая куда, ноги вязнут, как будто в песке… Но он – существует. В каком-то ином пространстве или даже другом времени – но он есть. Он был и всегда будет… Как в детстве, когда попадаешь в незнакомое место, сворачиваешь за угол – и вдруг открывается, и врезается в память… вспышка, пятно… и остается. Все тает, и проваливается, кроме одного… Или стоишь, ты был там тысячу раз, и все такое привычное и знакомое – и вдруг опускается ночь, зима, стылый, прозрачный воздух, и возносится над горизонтом Орион – и ты чувствуешь, что ты уже не здесь… все то же – и все иное… где… я не знаю… А потом – просыпаешься и не можешь понять, видел ты это уже раньше, или просто явилось одномоментно, все сразу, сон во сне, и в другом сне, и до бесконечности… и пытаешься ухватить, удержать, хотя бы что-то, это дикое, странное осязание… но оно сжимается, испаряется, пропадает прямо на каких-то внутренних глазах… и ничего. И в ужасе понимаешь, что все, он больше никогда не вернется, а ты остаешься, один, совсем один… и забываешь… и слабо надеешься на то, что однажды он все-таки вернется… Или – это ты вернешься в него?..
В ту короткую ночь мне снова приснился Он. Тогда я почти уже забыл о его существовании, как забывал и до этого – но Город опять всплыл из ниоткуда, и я снова шел по нему неведомо зачем, и даже иногда – летел… и снова – другой, и опять – тот же самый… А потом я проснулся и лежал, зачарованный, и наблюдал, как он снова таял где-то внутри, не оставляя после себя ничего, совсем ничего…
Нету ничего лучше, чем уезжать в ночь – и просыпаться потом утром, самым ранним. Земля, единственный объект в обитаемой вселенной, что подчиняется законам геофизической гидродинамики – и северное солнце, перевалив через хребет весеннего равноденствия, вдруг начинает бежать тебе навстречу, светает раньше, всё раньше и раньше, гораздо раньше, пока однажды (далеко и позже) не уткнется в себя же вечернее, и не замкнет на несколько времени свой круг. И растительная флора за посеченным, пыльным стеклом вагона меняется неуловимо, с каждой минутой, незаметно, и колеса стучат – и на мгновение взрываются иной тональностью, когда взлетаем над коротеньким мостиком через неведомую речушку, и заспанный железнодорожник в сальной телогрейке размашисто зевает, но гордо держит свой флаг в руке – мол, спокойно, ребята, все под контролем, враг не пройдет и мышь не проскочит. И лежишь, подперев подбородок рукой, и запах казенного белья на подушке, и непривычная тишина в вагоне. И солнце, солнце, все выше и выше, почти с самого севера – и на удачном изгибе пути внезапно бьет, ослепляя, в самые глаза, но ты не в силах их даже отвести или закрыть, просто щуришься. И голос Прохора где-то внутри – «Смотри, смотри, запоминай! Кто знает…» – и ты поднимаешь голову, но Прохор спит, и рука его в пространстве качается в такт… и я снова задремал.
Орден новых русских иноков… возможно и отчасти, его стоило бы именовать Движением – но если бы оно хоть куда-нибудь двигалось, чего на самом деле не было и не предполагалось… да и вообще все попытки дать сколь-нибудь внятную дефиницию… Был у нас один наставник, когда в один прекрасный миг обрушилась Свобода, и среди прочих предметов и курсов нежданно обнаружилась «Индийская философия», приятный такой мужчина с бородой в разгар занятия молвил: