— Мама-мама, там лиса в юбке!
Девочка лет пяти забыла о леденце и тянула родительницу к сцене. Аргус прокашлялся и поклонился, боясь упасть. Не так-то просто было удержать равновесие с закрытыми глазами.
— Дорогие люди, — начал он. — Мы известные артисты, но по пути сюда случилось большое несчастье. На нас напали разбойники и обобрали до нитки! Но наш талант — это то, что невозможно выкрасть! Позвольте представить вам лучшего танцора в мире — великолепного Лури! Умнейшего из всех животных королевства!
Если бы лис умел краснеть, он бы залился румянцем.
— Лури, поприветствуй всех! — поддержала его Фэйми.
Лис подбежал к краю сцены и опустил голову в поклоне, чем вызвал шепотки в толпе и смех детей.
— А теперь наш первый танец!
Инто и Фэйми захлопали в ладоши, а Аргус запел звонким высоким голосом:
Пучеглазый лис кружился на месте и прыгал, высунув язык. Когда Аргус взялся повторять свежеиспечённый куплет, он подошёл к Фэйми на задних лапах, поклонился и пригласил её на танец. Девочка тут же подыграла лису, и вот уже двое пошли в пляс, топча осыпавшиеся с венков цветы и потряхивая листьями на юбках.
— Наш Лури совсем голодный. Нет ли у вас чего-нибудь поесть, чтобы он мог продолжить выступать? — спросила Фэйми, как только номер закончился. — Не бойтесь, он совсем ручной!
— Мама, можно я покормлю лисю? Можно, мам?
Женщина в красном платье протиснулась через толпу зевак и подхватила сына на руки. Тот протянул Лури кусочек булочки. Лис поклонился, осторожно взял пишу из рук затаившего дыхание малыша и лизнул ему ладошку. Мальчик залился смехом от восторга. Тут же к сцене повалили все подряд и стали бросать звонкие монеты и еду. Благодаря щедрости горожан за вечер удалось собрать медяков на целый леврант.
Лури стал похож на удава, проглотившего арбуз. Его живот раздулся от хлеба и сыра, и лис едва дышал от обжорства. Ради этого пришлось вытерпеть целую кучу рук, норовивших его потискать, три раза сплясать с горожанками и даже подвыть Аргусу, пока тот, распевал грустную песню о слепом мальчике.
Вечером все смогли плотно поесть и получили комнату почти задаром. Для этого Аргусу пришлось исполнить балладу перед завсегдатаями постоялого двора, в котором они остановились. После тяжёлого дня накрытая мешками солома на пыльном чердаке показалась ребятам самой мягкой постелью в мире. Лури покряхтывал, переваливаясь то на один, то на другой бок, но никто не ругал его за возню. Все крепко спали. Все, кроме Аргуса.
Он всё ещё сидел в полупустой зале и беседовал с болтливым владельцем постоялого двора. Рябой Харрет налил в стакан с водой виноградный сироп и подвинул его мальчику, чтобы тот промочил горло. Рыжая девчушка лет десяти вытирала столы и поднимала стулья, чтобы вымыть пол и подмести крошки, оставленные постояльцами. От мокрого дерева пахло пивом и кислым вином. В дальнем углу у окна сидела небольшая кампания, ужинала и о чём-то негромко беседовала. Не дождавшись хозяина, Лури спустился вниз и застал самую суть разговора.
— Истории — это мой хлеб, — сказал Аргус, отхлёбывая кисло-сладкий напиток, похожий на компот. — Когда нет глаз, надо иметь вдвойне острый ум и такой же язык, чтобы заработать на пропитание.
— Я в жизни не слыхал таких историй, как у тебя, хотя у нас тут много кто захаживает, — согласился Харрет, цепким хозяйским взглядом осматривая залу.
Никому ничего не было нужно. Мерно трещали поленья в очаге. Почти все столы опустели. Постояльцы разбрелись по комнатам, а завсегдатаи по домам.
— Я собираю их по всему свету, — Аргус шмыгнул и потёр нос. — Больше всего, знаешь, какие истории любят?
— Знамо какие! Про любовь!
— И не угадал! — Аргус сделал паузу и выдал: — Особливо любят страшные! Чтобы прямо мурашки по коже плясали, и сердце в груди стыло. Бывало, как расскажу такую ввечеру, так дети ночь не спят, а потом всё равно ходят за мной день-деньской и выпрашивают новую историю.
Лури заметил, что Аргус начал подстраиваться под речь Харрета и использовать устаревшие слова, чтобы вызвать доверие. Хитрости ему было не занимать. Хорошо, что он так много читал в своё время и многое знал о мире, хотя и не был прежде за пределами Гёльфена.
— И какую ж ты знаешь дюже страшную?
— А вот я тебе расскажу, да только и мне надобно истории собирать. Давай обменяемся. Ты ж умный мужик, и много чего на своём веку слыхал. Люди, сам говоришь, разные захаживали. Может, места у вас тут есть мрачные, заколдованные? Я мельком от одного пастуха добился двух слов про какой-то храм в горах, да только сказывать он не захотел.