— Стал снова курить?
— Да так, мама, немного, что-то захотелось…
Не отнимая руки от его головы, она молча постояла рядом, казалось, тоже вслушивалась в тишину.
— Любишь ее?
Она всегда понимала его и без слов, будто читала мысли. Он ждал этого вопроса, он очень хотел его.
— Люблю, мама…
С утра он уходил из дома и бесцельно бродил по окрестным лесам и полям. Возвращался иногда только к обеду, потому что лесные тропы уводили его за километры от Субботина, в далекие таинственные кущи, где тропки вдруг ныряли под кусты и исчезали совсем.
Однажды набрел на лесной пионерский лагерь, лет десять назад его построила здесь, в сосновом бору, какая-то большая ивановская фабрика. Дети еще не приезжали, но в лагере на главной аллее уже вовсю действовал уличный громкоговоритель, развлекая пустой бор музыкой и сообщая ему новости со всего мира.
Антонов торопливо зашагал по тропке подальше в лес, к тишине. Вдруг музыка оборвалась, ее сменил деловой голос диктора. Передавали последние известия. Антонов был уже возле шоссе, по которому с тяжелым урчанием полз грузовик, заглушивший на время голос репродуктора. Когда шум машины наконец затих, он явственно услышал:
«…и произошел военный переворот. Весь день в столице продолжалась перестрелка. Имеются убитые и раненые. Президент арестован. Верные правительству части с боями отступают в глубь страны. По сообщению западных агентств…»
И снова на шоссе заурчала машина.
Антонов замер, напрягая слух. Где переворот? В начале сообщения вроде бы явственно звучало долгое и… и…! Неужели Асибия?
Он вдруг почувствовал, как в этом прохладном северном лесу у него взмокла шея, будто снова окунулся в тяжкий африканский зной. Не может такого быть! Не должно! Дико, нелепо!
Домой он почти бежал.
Едва переведя дыхание, ворвался в дом, включил репродуктор. Было как раз пять вечера, передавали последние известия — о чем только в них не говорили, но ни слова о перевороте, который произошел где-то. Не сообщили о нем и в шесть, и в семь, и в десять вечера. Его тревога передалась матери, хотя она не спросила ни о чем.
В перерывах между выпуском новостей Антонов на дворе колол дрова, которые давно собирался заготовить матери на зиму, да все откладывал. Он размахивал колуном в неистовстве и отчаянье, словно расправлялся с кем-то. Поленья с легким металлическим звоном разлетались в стороны. Хрясь! Хрясь! Все на свете «дрын дрова»! На крыльце стояла мать, смотрела на сына и молчала.
В одиннадцать о перевороте наконец сообщили. Он произошел не в Асибии и даже не в Африке.
Дослушав до конца сообщение, Антонов выключил радио и обессиленно опустился в старое соломенное кресло, наследие прадеда, которое всегда стояло в светлице. Откинулся на спинку, уронил натруженные руки, шумно перевел дух.
— Устал, сынок?
— Да так, немного. Зато сколько дров я сегодня тебе наколол, мама! Хватит на всю зиму.