Комиссар понимал, что парашютно-десантные войска занимали какое-то особое положение, что бывали времена, когда они открыто не считались с законом, видя себя спасителями страны, нации, республики… и что один только разговор о Дьенбьенфу даже утонченного офицера-кавалериста, сидящего в парижском офисе, возвращал в тот котел. Он должен был позволить этому человеку выговориться. Генерал, как он чувствовал, уже вернулся в сегодняшний день и мог ответить на один-два простых вопроса, не исчезнув при этом в душных, тесных лисьих норах «Гюгета» и «Эльяна».
— Так что никто ничего не узнал… пока это не стало известно Эстер. По крайней мере, так мне рассказывали.
— Правильно, первые разоблачения пришли от нее.
— А от кого услышала она?
— От кого же, как не от самого Лафорэ.
— Ужасно…
— Воображаю, — ледяным тоном сказал генерал, — что ему стало до того невыносимо, что он поделился этим — в постели или нет — с человеком, которому доверял.
— А она предала его.
— Поправка. Это он предал ее.
— Вы думаете, что он поэтому ее убил?
— Похоже на то.
Ван дер Вальк не был уверен в этом. Менталитету военного присуще все упрощать, но был ли у Лафорэ менталитет военного?
— Нам неизвестно точно, он ли ее убил.
— Это, — сказал генерал, снова раскурив трубку, — слава богу, не моя проблема.
— Как удобно для вас, — едко заметил комиссар.
— Поймите меня правильно. Если он убил ее — а я считаю, что, скорее всего, это сделал он, иначе я бы не стал вас принимать, — я далек от мысли спокойно умывать руки.
— Дьенбьенфу было ошибкой.
— А кого в этом винить? Наварра с его дурацкими инструкциями, Салана с его коварством, Коньи, тогдашнее правительство, американцев? Если они ответственны, то с тех пор они заплатили за это сполна.
— Все это звучит так нереально.
— А это так и было. Подумайте… американцы… сотня или больше вылетов в день, чтобы защищать пост, на котором было шесть человек во главе с капралом. И в то же время… десять тысяч военных в этом котле считали, что им очень повезло, если прилетало тридцать самолетов.
— И последнее об этом гарнизоне — почему парашютно-десантные войска? С легионом все понятно: многочисленный, могучий. И солдаты старой закалки: животики, бороды, обвешаны гранатами, и войсковые лавки, полные вина. Но парашютно-десантные войска! Предполагалось, что они будут оперативными, внезапными, так?
— Именно так, — прозвучал спокойный ответ. — Но чем больше на это смотришь, тем глупее все это кажется. Кастри должен был руководить маневрами — включая вооружение! Когда стало очевидным, что наступательная база превратилась в осажденную крепость, парашютно-десантные войска продолжали использовать. Это была ошибка, которую повторили в Алжире. Было принято считать, что легион и парашютно-десантные полки — единственно эффективные ударные войска. Они считались главным резервом и слишком часто нерационально использовались, чтобы заблокировать какую-нибудь дыру. И наконец, когда лагерь был окружен плотным кольцом, укрепить его могли только парашютно-десантные соединения.
— Никто не обратил внимания… если только, конечно, Лафорэ этого не заметил?
— Парашютно-десантные войска действуют в соответствии с полученными инструкциями. Чем глупее эти инструкции, тем важнее избежать провала.
— Они потерпели поражение — не простили себе этого, но были рады найти каких-то козлов отпущения.
— Лагерь удерживали в течение двух месяцев непрерывной атаки примерно две с половиной тысячи боеспособных солдат под командованием подполковника, не имевшего никакой стратегической подготовки, и полудюжины офицеров вдобавок, которых позднее поносили как «мафию» и в числе которых был игравший второстепенную роль ваш покорный слуга.
— Эта самая мафия приговорила одного младшего офицера, виноватого лишь в том, что у него произошел нервный срыв, к жизни, которая подобна смерти.
— Вы заблуждаетесь, — ответил генерал с достоинством. — Эта мафия ни в коей мере не причастна к такому акту. В то время он находился под моим командованием, и за то, что произошло, я лично несу ответственность.
Слушая его, Ван дер Вальк вынужденно отметил, что генерал был грозен.
— Я не стремлюсь кого-то осуждать, — сказал Ван дер Вальк. — Ни вас, мой генерал, ни полковника Годара, ни лейтенанта Лафорэ. Кто их поймет!
— Что было у них на уме — вероятно, никто не поймет. И возможно, вы правы, ставя всех на одну доску.
— Лафорэ был наделен губительным даром — воображением.
— Вы стремитесь оправдать его… обелить, — фыркнул генерал.