Раймонд в панике забрался под балку, покрытую облупленной краской, и попробовал ее собственным ножом в разных местах. Он наносил удары снова и снова, как будто мстил коварным изогнутым доскам, таким прочным на вид и такой изящной формы. Но его нож всякий раз натыкался на сопротивление плотной, старой, просоленной древесины — острие едва проникало внутрь.
— О Матерь Божья…
Кристоф сделал множество аккуратных надрезов, словно белошвейка, прикалывающая материал к бумажному узору. Вода по-прежнему тихо сочилась, капая с киля на высушенный солнцем бетон.
— Гм, — снова хмыкнул Кристоф. — Похоже, в длину будет около метра.
— А в ширину сколько? — Раймонду страшно захотелось выпить.
— Пожалуй, сантиметров сорок. Для куска сыра явно великовато.
— Настолько гнилое?
— Чистый камамбер.
— Давай-ка попробуем с другого борта.
Во всех остальных местах дерево было прочным.
Кристоф со вздохом поднялся и сунул нож в карман, после того как тщательно вытер лезвие о штаны. На ткани осталось немного зеленой слизи от водорослей. Новое пятно воды уже высыхало.
— Вот тебе и шестьдесят с гаком, — сочувственно пробормотал Кристоф.
— Но… такое дерево и сотню лет будет целехонько, если до него не доберется древесный червь.
— Pardi.
— Тогда каким образом?..
— А кто его знает? Ее когда-нибудь латали?
Раймонд вдруг осознал, что в его памяти есть дыра, и она разверзлась перед ним так стремительно, что голова пошла кругом.
— Да, однажды. В первый год, как я ее приобрел. Я налетел на песчаную отмель и покорежил несколько досок, не так чтоб сильно, но вытащил «Оливию» на берег. Доски были целы, но на верфи мне сказали, что, поскольку судно старое, надо бы для верности залить туда немного цемента. Но ведь от этого дерево не гниет — черт возьми, да так сплошь и рядом делают.
Кристоф тяжело вздохнул и уставился в море, сдвинув назад шляпу и задумчиво почесываясь.
— Как знать? — наконец сказал он. — Но мне и раньше доводилось видеть такое. Может быть, когда заливали бетон, его не уложили достаточно плотно и оставили замазанный пузырь воды, а от него пошли сырость да плесень, вот весь этот участок и сгнил изнутри… Ты ведь знаешь Артишока — хозяина большого судна из Сен-Рафаэля? Так у него все днище такое. А парень еще и влез в долги, когда ставил новый мотор. Ну, я и посоветовал ему всегда вести за кормой шлюпку и держать наготове нож, чтобы в случае чего перерезать носовой фалинь, потому как… — Большая ладонь внезапно рубанула воздух, описав зловещую и выразительную дугу. — Пойдем-ка выпьем по аперитиву.
— Ты и мне дашь такой совет?
Молчание, гробовое.
— Приветствую, мадам Симона. Какой у вас дивный цвет лица — не иначе как добрые вести из банка.
— Доброе утро, работяги. — Коренастая женщина, с копной седеющих светлых волос, чуть сдвинув набок тяжелую челюсть, старательно добавляла в бокал капельку сиропа.
— Два замечательных пастиса[3], какие вы одна умеете делать!
— Да, я знаю, мадам, — поспешно добавил Раймонд, когда она подняла глаза, выразительно выпятив нижнюю губу. — Я должен вам двадцать пять франков, но вынужден просить вас отложить расчеты до конца недели.
— Да ничего страшного, я знаю, что на вас можно положиться.
Мадам Симона уже была на другом конце стойки, и Кристоф предостерегающе пнул приятеля. Что правда, то правда: он никогда не позволял себе влезать в долги. Впрочем, с этой дамой такие номера и не проходят.
К тому же Кристоф и не стал бы вести здесь серьезные разговоры. Еще не хватало! Время аперитива, и кафе заполонили завсегдатаи: Мариус, старик Леон, почтальон Шарло. Два пастиса. Еще три… Позвякивание кусочков льда и сплетни гармонично дополняли друг друга.
Держи нож наготове, чтобы перерезать носовой фалинь… Или это просто очередная драма Кристофа? Каким же он, Раймонд, был идиотом! Не потому, что стукнул «Оливию», — такое могло случиться с кем угодно. Да, тогда он в полной мере оценил ее невероятную прочность: их терло там не меньше полутора часов при крепком юго-западном ветре, прежде чем прилив вынес наконец судно в море. Нет, глупо было отсиживаться в кафе — вот как сейчас, — вместо того чтобы проследить, выполняют ли на верфи работу как следует. Подумаешь, покореженная доска! Просмолить раскаленным варом, а потом залить сверху хорошим цементом. Он сам во всем виноват. Сидел себе, попивая пастис.