Подведенные тушью глаза Зои серебрились под лучами ламп, и она стала похожа на сказочную ведунью. Внезапно над толпой разнесся голос Гарета.
— Посвящается Изабелле — свети вечно в этом мире! — начал он, и зал ответил бурей эмоций.
В следующую секунду брат запел хрипловатым голосом, тело, словно помимо его воли, принимало позу за позой, и он стал похож на стройного Пьеро с повадками тореадора. Все это показалось мне настолько сладострастным, что я невольно задумался, куда же делся тот мальчик, которого я водил гулять на известковые холмы. «У болот есть тени, — как-то сказал он мне. — Но когда наступает вечер, тени улетают и болота, холодные и зябкие, остаются одни». Не забуду его страстной шестилетней убежденности. Эта страстная убежденность звучала теперь здесь, на сцене:
Группа, зажигая слушателей, выбила какофонию гитарных аккордов. В первом ряду подпрыгивали скинхеды, их бритые макушки блестели от пота. В диком неистовстве они расталкивали окружающих зрителей, а стробоскоп, сменивший цвет на кроваво-красный, как в цейтраферной киносъемке,[26] выхватывал фазы движений Гарета.
Брат словно преобразился в другого человека, о котором я даже не подозревал, но который жил под его напускной праздностью. В его песнях, несмотря на нарочитую напористость музыкантов, было нечто от древних кельтов. Следующие три песни были также романтическими: чарующие баллады раскалывались яростными припевами. У края сцены, прямо у ног Гарета, собралась небольшая группа девушек, прожектор, словно луч покосившегося маяка, то и дело выхватывал из темноты их лица. Казалось, каждая вела собственный диалог с чувственным певцом, а он пел только для нее. Они напомнили мне объятых восторгом, застывших у алтаря верующих. Зрелище гипнотизировало, и внезапно меня кольнула зависть: я представил, каково обладать такой властью.
В этот момент меня толкнул парень лет пятнадцати с приколотым к куртке булавкой «Юнион Джеком» и пролил мне пиво на брюки. Я вздрогнул, но он, не обращая внимания и натыкаясь на дергающихся зрителей, шел куда-то дальше. Три порции водки и усталость сделали свое дело — внезапно я почувствовал головокружение. Пробрался сквозь толпу, привалился к стене и смотрел, как брат швыряет свои песни в беснующийся калейдоскоп чувств.
Уборная Гарета была далеко не такой эффектной, как я представлял. Стены выкрашены в белый цвет, на одной висит зеркало с отбитым куском, на ободранном столе с пластиковой столешницей артистический грим, пустые пивные банки и полные окурков пепельницы. В углу — металлическая вешалка на колесиках со сценическими костюмами.
Гарет в темных очках оперся о край стола. Его окружали поклонницы, фанаты и музыканты группы. В одной руке он держал банку с пивом, другой обнимал смотревшую на него с обожанием Зою. В люминесцентном свете ламп я заметил, что из-под грима у него пробиваются струйки пота. Он был возбужден, на взводе от только что закончившегося представления, но в его манере и жестах чувствовалось действие амфетамина.
— Оливер! Оливер! Не могу поверить, что ты здесь! — воскликнул он, увидев меня. — Тебя с бородой не узнать. Все быстро познакомьтесь с моим братом, только что приехавшим из страны фараонов, — пригласил он окружающих.
Поклонницы и фанаты повернулись ко мне, но, разочарованные моей заурядностью, снова занялись напитками и разговорами. Гарет пробрался ко мне сквозь толпу, снял очки и обнял. А я, оказавшись в его объятиях, потрясенный, застыл.
— Тебе понравилось посвящение? — От него пахло сигаретами и лосьоном после бритья «Олд спайс».
— Очень трогательно.
— Мне очень жаль Изабеллу.
Досадуя на свойственную мужчинам нашей семьи стеснительность, я отстранился.
— Это было ужасно. — Несмотря на все старания, мой голос дрогнул.
— Теперь ты дома. Рад тебя видеть.
Я поспешил переменить тему. Мне казалось невыносимым говорить об Изабелле. Только не теперь и не с Гаретом.
— Ты был великолепен. Мне не верилось, что ты мой брат.
— Слышали? Оливер говорит, что мы были великолепны! — крикнул Гарет собравшимся. — А ведь он из чертовых тори.
Все бессмысленно заулыбались и без слов закивали.
— Я не из чертовых тори, — смущенно пробормотал я.
26
Съемка отдельными кадрами, при которой удается запечатлеть в развитии длительные процессы, как, например, развитие цветка из бутона.