Она, увидев его, просияла и протянула к нему маленькие ручки.
— Папа-па-па!
Сергей взял ее на руки, подбросил высоко-высоко, заставив ее заливисто рассмеяться, и прижал к себе, уткнувшись носом в ее нежную шею, вдыхая родной запах.
— Вот кто приехал к папе! Моя главная начальница!
Он посмотрел на Вику поверх головы дочери, и в этом взгляде была вся их история — нелепая встреча на дереве, тайные свидания, буря расставаний и скандалов, и вот это тихое, абсолютное счастье.
— Что, не выдержала без меня? — спросил он Вику, подмигивая. — Всего-то двенадцать часов разлуки.
— Катастрофа, — с улыбкой парировала она. — Полный развал. Каша сама себя не варит, игрушки не убираются, а без твоего храпа ночью — непривычно тихо. Мы соскучились по нашему пожарному. И Машка хотела срочно показать папе новый шедевр.
— О, серьезно? Надо немедленно изучить! — Сергей усадил дочь на капот пожарной машины, как на трон. — Ну-ка, показывай, художник наш. Что это у нас? — Он взял из ее рук листок, испещренный оранжевыми и желтыми каракулями.
— Это па-па-па! — объяснила Машка, тыча пальчиком в самый большой оранжевый круг. — И о-гонь!
— Точно, это же я в боевке! — с комичной важностью заключил Сергей. — Шедевр. Повесим в кабине начальника караула, пусть завидует.
В это время Игорь, не теряя времени, достал телефон.
— Так, семейство Орловых в сборе! Давайте, все в кадр! Улыбочки! Машка, смотри на птичку!
Он снял короткое видео: могучий Сергей в задымленной форме, с сияющей дочкой на руках, и Вика, прижавшаяся к его свободному плечу, с лицом, на котором застыли мир, нежность и безграничная любовь. На заднем плане — улыбающиеся, подмигивающие, сгорбленные над парой лица его братьев-пожарных.
— Выложу в наш чат, пусть все завидуют! — провозгласил Игорь.
— Только подпиши: «Наш боевой расчет пополняется. Готовим смену. Орленок уже в строю!» — крикнул кто-то сзади.
Все засмеялись. Машка, подхватив общее веселье, захлопала в ладоши.
Сергей обнял Вику за талию и притянул к себе, создав их маленький, нерушимый мирок посреди шумного депо, среди металла и мужества.
— Спасибо, — тихо сказал он ей, и его голос дрогнул от переполнявших его чувств. — За все. За нее. За нашу жизнь. За то, что терпишь мое ворчание по утрам и мои закопченные боевки в прихожей.
— Это тебе спасибо, — прошептала она в ответ, положив ладонь ему на грудь, точно над сердцем. — За то, что научил меня не бояться огня. И за то, что каждый день, возвращаясь, приносишь с собой не пепел, а тепло.
Он покачал головой, глядя на дочь, которая теперь пыталась надеть огромную пожарную каску дяди Игоря, съехавшую ей на нос.
— Ты ошибаешься, Искра. Это ты научила меня разжигать другой огонь. Тот, что не спалит дотла, а согревает даже в самую стужу. Тот, ради которого так хочется возвращаться домой.
Их «дом» был их вселенной. Это была та самая квартира, где на полке стояли его толстые справочники по пожарной безопасности и ее альбомы с эскизами. Где на холодильнике магнитами крепились ее наброски и его служебные грамоты.
Где по вечерам, устроившись на огромном диване, они втроем смотрели мультики, и Сергей, притворяясь спящим, тайком наблюдал, как Вика, укачав на руках уснувшую Машку, напевает ей колыбельную. Где на кухне всегда кипел чайник, а в гостиной, в той самой печи, что он сложил своими руками, всегда горел огонь — не яростный и опасный, а умиротворяющий и живой.
И они стояли так, в самом сердце его мира, окруженные своей семьей — и кровной, и боевой. Самый главный огонь, который им удалось разжечь, горел не в печи и не в пожаре. Он горел здесь — в их общем доме, в прочном сплетении их рук, в счастливых глазах их дочери и в тихом, ровном биении двух сердец, нашедших друг в друге вечное пристанище.
Отблеск другого очага
Квартира Дмитрия была безупречной. Стекло, хромированный металл, дизайнерская мебель с острыми углами, стоившая как годовой доход того пожарного. Ничего лишнего. Ни пылинки, ни случайно брошенной на стул вещи, ни детского носка, закатившегося под диван. Тишина здесь была иной, чем в том доме с Викой — не теплой и наполненной шепотом и смехом, а звонкой, гулкой и пустой. Как в выставочном зале перед открытием, где все готово для зрителей, которые так и не придут.
Он стоял у панорамного окна, с бокалом выдержанного виски в руке, и смотрел на ночной город. Его город. Покоренный, подчиненный, предсказуемый. Но сегодня эта предсказуемость не приносила удовлетворения. Дела шли в гору, последняя сделка принесла миллионы, его уважали и боялись конкуренты. Но за этими победами не стояло ничего, кроме цифр на счету. Не было того дикого, пахнущего дымом счастья, что светилось на том проклятом фото.