После тридцатилетнего восстановительного периода начался и в советской немецкой литературе новый период. Период, о котором еще несколько лет назад нереально казалось даже мечтать. Процесс перестройки освободил, наконец, советскую немецкую литературу от многих пут и оков, внешних и внутренних, приблизив ее к тому положению, когда литература имеет единственную и неодолимую для писателя узду — узду законов самого творчества, возлагающего ответственность за его результат целиком на самого писателя.
Началом этого периода (хотя для его наступления в советской немецкой литературе было сделано немало за все предыдущие тридцать лет) следует, на мой взгляд, считать публикацию поэмы Вольдемара Гердта "Волга, колыбель надежды нашей" в "Нойес лебен" от 16 декабря 1987 года. Поэма, помеченная датой "1942/43" и местом "Северный Урал", многое добавляет сегодня к тому, что теперь уже известно из воспоминаний трудармейцев о их мужестве в годы войны, о преданности родине, о героическом труде для скорейшей победы над врагом, о неприятии оскорбительных обвинений, сделанных на правительственном уровне, о несоответствии этих обвинений всей истории советских и российских немцев.
Не пой, поэт, о синих струях Волги,
пока вокруг лишь стон глухой тайги…,-
задает автор мощный и четкий настрой всему своему произведению с первых его двух строк. И заканчивает мужественно и упрямо:
И вечно юная надежда говорит,
что скоро будет все опять иначе.
В этой поэме впервые в советской немецкой поэзии открытым текстом была высказана та боль советского немецкого народа, которую пытался я, сдавливая себе горло, прохрипеть почти за двадцать лет до этой публикации в своей небольшой повести "Наш двор", полный текст которой пришел к читателю лишь в середине 1988 года. Поэма В.Гердта открывает, на мой взгляд, новую эпоху во всей нашей литературе. Думаю, если бы он вообще ничего кроме нее не написал в своей жизни, то всё равно бы вошел в нашу литературу, в ее историю достаточно весомо и навсегда…
Надо полагать, наша литература еще воздаст должное мужеству, смелости, героизму своих писателей, таких, как Виктор Клейн, Вольдемар Шпаар, Рейнгардт Кельн, Вольдемар Гердт, Иоганн Варкентин, которые в самые суровые для нее годы многое сделали для воспитания и сохранения в ней честности, стойкости и ответственности перед своим многострадальным народом. Недаром тонкий и умный поэт Виктор Шнитке назвал как-то нашу послевоенную литературу мостом от бывшей автономии к будущей. Действительно, послевоенная советская немецкая литература пронесла идею восстановления автономии советских немцев до сегодняшнего дня, сделав эту идею идеей всего народа. Призыв одного из героев А.Лонзингера "Только не сдаваться!", ставший в начале века призывом самого писателя к своему народу быть стойким и не терять надежды — этот призыв послевоенная советская немецкая литература восприняла как программу и явила собой своему народу пример этой деятельной стойкости.
Своей поэмой В.Гердт как бы пробил брешь в глухой стене вокруг нашей литературы. И хлынул в нее воздух перестройки, и сразу стало свободней дышать, опять появились надежды, многие перестали бояться говорить в полный голос то, что наболело за почти полвека "национальной замкнутости". Думаю, всем нам известно, каких нечеловеческих сил, какого личного гражданского мужества, какого бесстрашия требует иногда литературный подвиг. Только могучее сердце, наполненное любовью к своему народу, чувством ответственности за судьбы народа, может такой подвиг совершить.
Процесс перестройки, мощно поддержанный советской литературой вообще, коренные перемены, начавшиеся в советской немецкой публицистике и литературе, вызвали уже за последний год рождение ряда новых произведений, отодвинувших многое из написанного раньше на второй план. Впервые ряд авторов открыто и прямо написали о запретных еще недавно временах и событиях: о драматических двадцатых и тридцатых годах, о трагических событиях времен войны, о трудармейских лагерях и неисчислимых их жертвах. Но от этого трагического фона не померк трудовой подвиг народа. Наоборот: показанный теперь в условиях, в которых он на самом деле совершался, он предстал еще более великим. И еще больше стала видна общность судьбы советских немцев со всеми другими советскими народами.