Переход от исступленного оптимизма первых лет Советской власти, пронесенного через опустошительный, небывалый для немецких колоний голод 1921 года, через беспощадные расправы с обеих сторон катившейся волнами по немецким колониям гражданской войны, через опережающие темпы сплошной коллективизации и второй опустошительный голод 1933 года, через приливные репрессии тридцатых годов — переход от этого неколебимого оптимизма, вызванного неодолимой для многих притягательной силой "великих, светлых и таких простых и понятных идей революции", — переход от этого оптимизма, всё же получившего некоторое оправдание в жизни (в 1940 году АССР НП была награждена за успехи в экономике и культуре орденом Ленина), к трагическому указу 1941 года, к трудармии, к лагерям — был, несмотря на далеко не лучезарное прошлое, таким потрясением, что не оставлял уже вроде никакой надежды. Потянутся ли у кого в такой обстановке "рука к перу, перо к бумаге"?
Видимо, писатель остается писателем, пока дышит. В альманахе "Хайматлихе вайтен" № 2 за 1988 год опубликована подборка стихотворений Вольдемара Гердта, в которую вошел и ряд стихов, написанных им в трудармейском лагере. Оказывается, В.Гердт не только пытался писать там стихи, но и вел дневник. Об этом, естественно, стало известно коменданту. К счастью, комендант не знал немецкого языка, а его сотрудница, русская девушка, сама вызвавшись прочитать дневник, постаралась оценить его содержание как можно мягче. И вместо того, чтобы уничтожить дневник, ибо возвращать его владельцу было нельзя, она оставила его у себя. Через двадцать лет после трудармии В.Гердт опять побывал в тех местах и случайно встретил эту девушку. К его изумлению, она сохранила его дневник и передала ему…
Писали, иногда на русском языке в трудармейские газеты, но чаще без всякой надежды на публикацию, Фридрих Больгер, Эдмунд Гюнтер, Андреас Крамер, Давид Вагнер, Александр Реймген.
Окончилась война. Горячие надежды трудармейцев, добившихся в лагерях права работать не для "искупления вины", а, как и весь советский народ, под лозунгом "Всё для фронта, всё для победы!"; надежды трудармейцев, что своим героическим трудом, тысячами и тысячами своих жизней, отданных делу победы, они показали, как несправедливы были по отношению к ним не только обвинения указа 1941 года в пособничестве врагу, но даже подозрения в возможности такого сотрудничества; надежды советских немцев на снятие с них всех обвинений, на возвращение в родные места, на восстановление их автономии и национальных районов — эти надежды потерпели сокрушительный крах. Победа не означала для них восстановления справедливости: они были оставлены там, где работали, только вместо колючей проволоки, вышек и конвоя была введена другая система надежного удержания в "колонне" — спецкомендатура и спецпоселение. "Шаг влево, шаг вправо" означали теперь уже не выстрел без предупреждения, а "всего лишь" двадцать лет каторжных работ…
Трудармия просуществовала в основном до 1947 года, режим спецпоселения — по 1955 год. За все эти годы у советских немцев не было ни одной газеты (до войны только в автономной республике выходила 21 газета), не вышло ни одной книжки (до войны только за три года было издано 555). Практически единственной книгой, которая оставалась в народе, была Библия — книга, священная не только утешительной, поддерживающей религией, не только списком дорогих имен (Библия была как правило фамильной книгой, в нее вписывались из поколения в поколение имена, даты рождения, крещения, конфирмации и смерти всех предков); эта книга была священна, может быть, всего больше потому, что была единственной книгой на родном языке. Мог ли догадываться неистовый и вдохновенный Мартин Лютер, совершая свой нечеловеческий подвиг по переводу Библии, какое поистине материальное значение будет иметь каждое, им из гущи народной взятое, пылающее ее слово через века, в неведомой ему далекой Сибири?..